Одиннадцать. Двенадцать. Тринадцать.
— Ну, конечно же, ты не можешь себе позволить провести электричество сюда вниз, — шутит он, но это слабая попытка почувствовать уверенность в себе.
Четырнадцать. Пятнадцать.
Мои ботинки достигают полированного бетонного пола, и я не вижу смысла в дальнейшей задержке. Моя рука находит выключатель на стене, и единственная голая лампочка шипит от электричества, освещая новый предмет мебели, что я установил под ней.
Джеймс проходит мимо меня и подходит к предмету, его рука тянется вниз и проводит по мягкой коже.
Он смеётся. Его улыбающиеся глаза находят мои, в них смесь освобождения и разочарования.
— Кровать? — недоверчиво спрашивает он. — У тебя внизу есть надёжно запетое место с кожаной кроватью? Как ванильно.
Его слова не насмешка — они дразнят.
Я оглядываюсь и пытаюсь увидеть всё, как видит он. Кровать императорского размера, матрас покрыт нежной мягкой чёрной кожей. Чёрные шёлковые подушки. Четыре столба не каждом углу смогли заставить выглядеть эту кровать невинно. До тех пор, пока я не нажму кнопку, чтобы выдвинуть их вверх, а затем другую, ту, что выдвигает металлический балдахин из стены. Он накрывает кровать как крыша, оба изделия из металла, красивые и мрачно привлекательные, особенно, когда Джеймс поворачивается ко мне на звук цепей.
— Раздевайся, — приказываю ему я прежде, чем вытаскиваю туза из рукава и демонстрирую ему, что ещё есть у меня в загашнике. Если ли бы он всё ещё не лечился, я бы растянул его подтянутое тело на балдахине под потолком, выставив на обозрение каждый дюйм его мускулов и кожи. Все его отверстия были бы готовы принять то, чем бы я не пожелал их наполнить. Но он бы не кончил. О НЕТ. Он бы провёл в таком состоянии часы. Я бы использовал его, балансируя на самом краю, а затем бы раскрасил его безупречную кожу моим семенем. Я бы оставил его так — обсыхать с моими мазками. А затем бы вернулся и проделывал это снова, снова и снова.
Его бы член наливался, краснел и болел. Его яйцам потребовалось бы лишь лёгкое нажатие, чтобы взорваться. Но я бы не позволил. Я бы не позволил ему кончить, пока он бы не начал умолять. И что-то мне подсказывает, что потребуется очень много времени, чтобы Джеймс подчинился мне в этот раз.
Чтобы не произошло с ним после того, как Лили пырнула его в Венгрии — это изменило его.
Но, вот он я, чтобы вернуть его.
Он моргает, как будто не слышал моей команды, так что я направляюсь к одной из стоек, выстроившихся в ряд около дальней стены, и выбираю инструмент для работы. Удерживая его скрытым сбоку, я иду прямо к нему и смотрю на него сверху вниз.
— Ты меня вообще слышал? Или ты выбрал неподчинение?
— Я не останусь, — кидает он в ответ.
Штука в моей руке выходит на первый план и разрезает переднюю часть его рубашки от шеи до талии, прежде чем он смог понять, что сейчас произошло. Две половинки ткани расходятся в стороны, и я, используя наконечник маленького, острого ножа, сдвигаю материал с его плеч так, чтобы тот собрался на его запястьях.
Он ухмыляется. Не такой реакции я ожидал.
— Здесь есть пуговицы.
Я игнорирую его подразнивающий тон.
— Каждый раз, когда ты отказываешься повиноваться — я возьму сам. Ты должен это запомнить.
— Ты не хочешь, чтобы я повиновался, — заявляет он, его голос подчеркивает последнее слово, в то время как я аккуратно обвожу кончиком моего ножа вокруг его левого соска, наблюдая затем, как он сморщивается в твёрдый бутон.