– Алёша, Алёша! — закричал я от беспомощности.
Боль вроде бы немного отпустила мальчика и он, расслабляясь, потихоньку застонал.
– Я чувствую, — через слёзы улыбнулся мне малыш.
– Алёша, у меня больше нет уколов, — виновато сказал я, не отводя от него глаз. — Я не могу больше достать.
– Не надо уколов! — жалобно пропищал Алёшка, морща лобик. — Не уходи никуда. Ведь... — мальчик дышал очень часто, — ...ведь у меня болезнь волшебная, только ты можешь мне помочь.
– Но Алёша! — взмолился я. — У меня кончилась сила, я не могу, понимаешь?
– Ты помог, помог! — задыхаясь, проговорил малыш. — Я чувствую ноги!
– Но тебе же больно!
Он помотал растрёпанной головой.
– Больно — это хорошо, ты понимаешь — я чувствую! Самое страшное, когда почти ничего не чувствуешь!
– Я всё-таки позвоню Михаилу Васильевичу, — серьёзно сказал я.
– Нет! — чуть ли не завизжал мальчик. — Уже почти прошло, уже не больно. — Он нервно заулыбался. — Ерунда, подумаешь!... Ты только не уходи.
– Хорошо-хорошо, — успокоил я Алёшку. — Я никуда не ухожу. Я тут.
– Посиди со мной.
Я пододвинул стул и сел рядом с кроватью напротив мальчика. Тот сразу успокоился, стал ровней дышать, губы, правда, ещё тряслись — разнервничался малыш.
– Не возвращай меня назад, — жалобно проговорил Алёша. — Я там не могу.
– Вспомнил! — упрекнул я мальчика. — Я думал, мы эту тему закрыли.
– Я там не могу, — повторил Алёша, словно бы не услышав моих слов. За последние два дня он сильно изменился — побледнел, осунулся, и без того худеньким был, а сейчас вообще одна кожа да кости. В глазах, правда, ещё не пропал тот яркий солнечный блеск, который был столь присущ мальчику, — даже слёзы не могли смыть радость из этих удивительных глаз. А ведь когда я его только встретил, Алёшка смотрел с надеждой, со светлой надеждой, но без этой самой радости, скорее с обречённостью...
Я просидел так до самого вечера, раздумывая о многих вещах — и том, что наплету жене, и о том, что будут говорить про меня соседи, и о многом другом. Мальчик быстро заснул, и будить его я не собирался. Видимо, болезнь отбирала много сил. В полдвенадцатого, когда я уже собирался сам идти спать, Алёшка всё-таки разлепил веки, увидел меня, обрадовался.
– Ну ты и соня! — заулыбался я в ответ на его улыбку. — Так бы уж и спал. Проголодался, что ль?
Мальчик застенчиво помотал головой, поднялся с кровати, пошёл в туалет.
– Так ты кушать будешь? — крикнул я ему в след.