— Вы окончили Императорский Университет. Чем занимаетесь сейчас?
— Готовился к экзамену на докторскую степень…
— И на что же вы живете?
— Даю уроки математики.
— И много этими уроками зарабатываете?
Поскольку улыбка уже была, мне осталось лишь опустить взгляд на сжатые ладони.
— По разному…
— Когда Ваше Благородие мне сообщит, по какому делу меня допрашивают, мне будет легче признаться.
Тук, тукк, тук, тукк.
— А может вы и вправду, какое преступление совершили, что так от страха потеете, а?
— Будет лучше, если Ваше Благородие соблаговолит открыть окно.
Прейсс встал передо мной; ему даже не нужно было особенно наклоняться, чтобы говорить мне прямо в ухо — сначала шепот, затем ворчливый солдатский тон, а под конец чуть ли не крик.
— Вы азартный игрок, мой Бенедикт, закоренелый картежник. Что выиграете — тут же проиграете, что заработаете — тут же спустите, что одолжите — в игру и в прорву, что выклянчите от приятелей — тут же профукаете; и приятелей уже у вас нет — ничего у вас уже нет, но все равно — проигрываете, все проигрываете. Очко, баккара, зимуха, покер — любой способ хорош. Один раз вы выиграли половину лесопилки — проиграли той же ночью. Вы должны проигрывать, не можете встать от стола, пока не проиграетесь до нитки, так что с вами никто уже не желает играть. Никто уже не желает с вами играть, Венедикт Филиппович. Никто уже не желает одалживать. Вы заложились уже на два года вперед. Болеслав вам не пишет, зато вы пишете ему, вымаливаете деньги, только он больше не присылает. Отцу вы не пишете, потому что у отца денег нет. Вы хотели жениться, но несостоявшийся тесть натравил на вас собак, поскольку вы заложили и проиграли приданое невесты. Если бы вы хоть в висок себе пальнули, как шляхтичу поступить следовало бы, так не пальнете же, тьфу, не шляхтич вы — так, мусор!
Я улыбнулся, словно бы извиняясь.
Комиссар Прейсс посопел, потом по-дружески похлопал меня по плечу.
— Ладно, не бойтесь, мы здесь и с отбросами знаемся. Это ничего, что родной отец для вас значит столько же, что и подагра японского императора — за то тысяча рублей для вас кое-что значат! Правда? Тысяча рублей значит для вас столько… ну, очень много значит. Мы дадим вам тысячу, а потом, возможно, и вторую, если хорошо справитесь. Поедете проведать отца.
Тут он замолчал, по-видимому, ожидая моего ответа. Поскольку его не дождался, Прейсс возвратился за стол, к исходящему паром чаю (тот немного остыл, поэтому комиссар отхлебывал дольше и громче), к бумагам и печатям. Массивной ручкой он поставил подпись на документе, прихлопнул печать, затем другую; удовлетворенный, потер ручки и развалился в обитом кожей кресле.
— Вот вам паспорт и направление в наше отделение в Иркутске, они вами займутся на месте. Мы уже купили вам и билет, завтра вы выезжаете в Москву, в противном случае не успеете на Сибирский Экспресс — сегодня у нас первое июля, билет у вас на пятое, отъезд в десять вечера с Ярославского Вокзала; в Иркутске будете одиннадцатого, там вас посадят до Зимней на Кежьме. Здесь тысяча, распишитесь в получении. Купите себе какую-нибудь одежду, чтобы выглядеть как человек! А если вам придет в голову взять деньги и все проиграть… Черт с вами, проигрывайте, лишь бы на Байкал добрались. Ну, подписывайте!
Тысяча рублей. И что они хотят, чтобы я там сделал? Вытянул от отца имена, которых он не выдал на суде? Но почему с этим ко мне обращается Министерство Зимы, а не Внутренних Дел?
— Поеду, — сказал я, — проведаю отца. И что? И все?
— Поговорите с ним.
— Поговорю.