В этот миг ими овладели самые разнообразные чувства.
Во-первых, чувство бесконечного облегчения: значит, это не призрак, не какое-нибудь сверхъестественное существо! У каждого в глубине души притаилось сомнение, но оно боялось даже шевельнуться, чтобы не дать о себе знать. А теперь… Господи, какое счастье! Все их страхи и опасения были напрасны! Они снова полновластные хозяева собора и всего города! Ведь он не святой, а простой смертный! Самый обыкновенный вор!
Во-вторых, досада и любопытство! Подумать только, Микаэль Коркис из Йоргенстада! Внук старого сторожа Коркиса, сын Урсулы, бывшей зазнобы капеллана! Что за дерзкий негодяй! Ведь это он явился однажды к капеллану и заявил: «Ты — мой отец!» Весь город только и говорил об этом, вот было смеху! Капеллан то краснел, то бледнел и поглядывал налитыми кровью глазами на своего отпрыска, который по-прежнему невозмутимо стоял над обрывом.
Негодяй! Мерзавец! Оборванец! Ублюдок!
В-третьих, беспредельное изумление. Ведь какую надо иметь дерзость, чтобы отважиться на подобную аферу! Червяк, уличный мальчишка, скоморох — и вдруг это ничтожество проникает в собор, спит с соборной невестой (дочерью самого гроссмейстера), облачается в священный плащ! Помыкает ими, первосвященниками, как простыми слугами, и подчиняет себе эту огромную толпу богомольцев, которым они же сами и внушили дух христианского смирения!
В-четвертых, страшный гнев. Ведь все, что создавалось веками, теперь разбито вдребезги, втоптано в грязь, скомпрометировано на веки вечные этим богомерзким мошенником.
В-пятых, полная растерянность: что же теперь делать? Ничего не поделаешь!
Слишком поздно! Они сами возили его в карете по улицам города. При всем честном народе он разбил капеллану лоб! Ругательски ругал их! И с их собственного соизволения спал с благороднейшей девицей города, о чем знает вся округа! Никогда не смыть им Этого позора. Вот и сейчас, молодой, сильный и властный, он стоит над обрывом и в ус себе не дует, а они даже не знают, что ему еще от них надо! Какую же он придумал развязку для всей этой комедии?
И, наконец, в-шестых, неподдельное восхищение… Да, да, они искренне и почтительно восхищались этим удивительным человеком, который стоял там, купаясь в солнечных лучах… Непостижимо ловкий и дерзкий, он достиг таких высот мистификации и обмана, какие им и во сне не снились… И, отдавая ему дань невольного восхищения, господа первосвященники уже почти обожествляли его, чуть не впадая в религиозный экстаз… все, кроме гроссмейстера. Это был человек практического ума, деловой; он не любил витать в облаках и был сыт по горло и религией и экстазом.
— Не подавайте виду! Ни слова! — тихо сказал он, полузакрыв глаза. И первосвященники застыли на месте, ожидая, когда гроссмейстера осенит какая-нибудь идея.
— Он смотрит сюда, идет к нам! — прошипел гроссмейстер сквозь зубы. В его кабаньих глазах сверкнул зловещий огонь, а коротко остриженные волосы встали дыбом.
— Ради всего святого — молчите! Без выпадов, без дурацкой болтовни! Он малый не промах. Я сам поговорю с ним. На карту поставлена репутация собора и всего города!
Коронный вор стоял на краю обрыва и смотрел на лебедей, улетающих вдаль. Им овладело какое-то странное состояние — казалось, он растворился в окружающей природе… И в то же время он с болезненной остротой замечал все, что происходит вокруг, каждую мелочь, каждый штрих…
Он видел, как толпы паломников с кувшинами и кружками спускаются к источнику, видел соборных быков, спокойно пасущихся на лугу…
Он забыл обо всем: об опасности, о жизни, о смерти, и только смотрел, смотрел на раскинувшиеся перед ним поля, леса и горы… и испытывал какое-то удивительное ощущение легкости и радости, смешанной с печалью…
Все в жизни течет, все изменяется, как в калейдоскопе: повернул его чуть-чуть — и ужи ничего нельзя узнать.
Микаэль не верил в Немезиду, зато у него был зоркий глаз. Он спокойно наблюдал, как по дороге мчится во весь опор гонец курфюрста. И он сразу понял, что это резко повернет весь ход событий и теперь все изменится.
Микаэль стоял, скрестив руки на груди, и с любопытством следил, как гонец курфюрста пробирается сквозь толпу паломников. Вот смертельно усталый гроссмейстер берет у него грамоту курфюрста и читает. Первосвященники ошеломлены. Олеандра падает в обморок.
Микаэль знал, что это случится! Ее любовь угасла в тот же миг, как только он перестал быть святым! Бедняжка!
Итак, теперь все знают, кто такой святой Йорген. Его час настал.
Но он не чувствовал страха; в душе его царили мир и покой, словно в темном лесу, который медленно погружается в осенний сон.
Он достиг цели, великой цели всей своей жизни. Он обломал палку о лоб своего родителя, он искупал почтенных господ первосвященников в сточной канаве, в родном городе его встречали с таким триумфом, как никого еще никогда не встречали.