— У нас теперь не то, что было раньше. Провизию в госпиталь сдаем…
Сестры постарели. Аннушка расплылась, лицо ее покрылось морщинами, кожа стала дряблой. Тетя Граня сгорбилась еще больше, по-прежнему была в черном.
— Пока на стол собираю — в горницу ступайте, — сказала Аннушка. — Отдохните с дороги.
В горнице пахло мышами. В лампадах плавали вялые огоньки. Я покосился на коричневые лики и вышел в сад.
— Чего? — спросила Аннушка.
— Так.
Тетя Граня прицелилась в меня черным глазом, понимающе усмехнулась.
— Про Никиту слышал?
— Что с ним?
— Без вести пропал.
Аннушка застыла с луковицей в руке.
— Восьмой месяц ни слуху ни духу, — сказала тетя Граня.
— Авось, — пробормотал я. — На фронте всякое бывает.
— Дай-то бог! — Тетя Граня шумно вздохнула.
Аннушка тоже вздохнула.
Тетя Граня перевела взгляд на мою руку в лубке.
— Болит?
— Иногда.
— До свадьбы заживет.
Обедали мы на свежем воздухе, как в былые дни. Ветка с тяжелыми, наливающимися желтизной плодами свисала над моей головой.
— Урожай, — сказала тетя Граня. — Уже договорилась в потребсоюзе насчет лошади, чтоб отвезть их в госпиталь.
— Бабушка часто пишет? — поинтересовалась Аннушка.