Ниловна устремила на нее подозрительный взгляд.
— Ты-то чего кипятишься? К тебе дорожка уже протоптана. Пока на Кавказе была, он опять приезжал.
Алексей почувствовал, как напряглась Верка.
— Знаю. Только вошла в хату — братан налетел: выходь замуж, и все. Ему-то это с руки: самогон бесплатный и скольки хошь.
Алексей догадался: сейчас окончательно выяснится, почему была взволнована Верка.
— Женишок у нее есть, — объяснила Ниловна. — В райцентре живет, уже полгода сватает, а она кочевряжится.
— Лучше руки на себя наложу, чем с постылым жить стану! — воскликнула Верка.
— Дура, — спокойно сказала председательша. — Он хоть и в годах, всем женихам жених. Дом — полная чаша: корова, овцы, куры. Хата — другой такой же не сыскать. Даже велосипед имеется — на нем и приезжает.
— Нелюб, — бросила Верка.
— Про племяшей подумай, про хворую мать!
— Нелюб.
— Заладила! Вот не отпущу вдругорядь на Кавказ — враз поумнеешь.
— Ты меня, Ниловна, не пужай. — Веркины глаза потемнели, на лбу образовалась складочка. — Я уже поняла, что такое жизня, и меня теперя никому не испужать.
Председательша вяло махнула рукой, давая понять о бесполезности этого разговора. Они снова принялись обсуждать, где поместить Алексея, и получилось: лучше, чем у Матихиных, квартиры не найти.
— Сама отведешь или мне пойти? — спросила председательша.
Верка усмехнулась.
— Лучше ты ступай. Мы с Танькой сызмальства соперницы: то она верх одерживает, то я.
— Обогнала тебя по трудодням, — сказала Ниловна.
— Цыплят по осени считают, — возразила Верка. — До конца года ишо два месяца.
…Хата Матихиных была повыше и пошире других хат. Во всех комнатах — дощатые полы. Даже в колхозной конторе таких не было. Жили теперь Матихины похуже, чем до войны, но все же не бедствовали, как Верка. Хозяин уже дослужился до офицерских погон. Этой весной, когда дивизию, в которой служил капитан Матихин, перебрасывали на Дальний Восток, он прикатил на несколько часов домой. Как сумел — это уж его дело. Сбежались все, кто только мог ходить. Вышел хозяин на крыльцо — гул покатился: мать честная, наград-то сколько! Позвякивали медали, сияли ордена. Не грудь — иконостас. И ведь не пикой колол врага капитан Матихин, не шашкой рубил — гвардейскими минометами командовал. От этого ему награды, почет, уважение и все прочее, что другим не положено. Смотрели хуторяне на бравого вояку и думали: «Лихой казак!» Матихин и сам понимал это, часто говорил солдатам и сержантам: «Я, ребята, простой человек, без всякой интеллигенции в башке. Дадут приказ — выполню». И выполнял. Но при этом понимал: война войной, а жизнь жизнью. Здоровенный чемодан — пуда на четыре потянет — приволок Матихин в подарок жене и дочери. Чего только не было там! И платья, и отрезы, и туфли на высоких каблуках, и даже три кружевные исподницы, по-интеллигентному — ночные рубашки. Страшное дело война. Но Матихин чувствовал: другого шанса не будет.
Поладили быстро.
— Пускай остается, — сказала Анна Гавриловна, хозяйка. — Свободная комната есть и лишняя кровать найдется.