Но я все же остался там из уважения к товарищам и в муках провел всю ночь до утра.
Поутру, в знак благодарности, я снял с головы тюрбан, вынул из-за пояса динар и, преподнеся его музыканту в дар, обнял его и долго благодарил. Друзья, заметив мою признательность, сочли, что она неестественна, и приписали мое поведение приступу умопомрачения. А один из них, предавшись бранчливости, даже начал порицать меня:
— Поступок, совершенный тобой, несовместим с нравами благоразумных людей. Безбожно отдавать одеяние шейхов такому певцу, который во всю жизнь не держал дирхема в руках и на чей бубен никто не положил даже куразы.
Я молвил ему:
— Лучше закрой свой скверный рот, ибо этот человек мне чудесную силу свою почувствовать дает!
Мой друг спросил:
— Тогда объясни мне его достоинства, чтобы я тоже выразил ему признательность и попросил прощения за свои насмешки над ним!
— Дело в том, — ответил я, — что мой достославный наставник неоднократно приказывал мне оставить музыку и красноречиво увещевал меня, но я не внимал ему. И вот счастливая судьба и удачный случай привели меня сегодня в это место, чтобы я благодаря этому певцу раскаялся и весь остаток жизни не слушал музыки и не подходил к обществу веселых друзей.
Спросили у Лукмана:
— У кого ты научился правилам приличия?
Молвил он:
— У невоспитанных, ибо я воздерживался обычно делать то, что в их поступках было, по-моему, неприлично.
Рассказывают про одного отшельника, что каждую ночь он поглощал десять манов всякой еды во имя Творца и до утра перечитывал Коран с начала до конца.
Некий благочестивый муж, услыхав об этом, сказал:
— Если бы ты ел только полхлебца и спал, ты был бы более праведным, чем теперь!
Божественное милосердие ниспослало некоему человеку, погрязшему в грехах, светлую благодать, так что он в круг людей праведных вернулся опять. Благодаря общению с дервишами, славными своими похвальными деяниями и чистотою души, благородные свойства заменили порочные наклонности его нрава, и он укоротил руки своих чувственных влечений. Однако сплетники все еще продолжали злословить о нем, заявляя, что он такой, как и прежде, а его воздержанность и благочестие не заслуживают доверия.
Не выдержал он тягости злых языков и обратился с жалобой к святому старцу. Тот ответил ему:
— Чем ты можешь возблагодарить Бога за такую милость, если ты лучше, чем о тебе говорилось?
Вот мне следовало бы терзаться и печалиться по поводу того, что в добром мнении людей я — совершенство, а на деле я — поистине кладезь несовершенств.
*
*
Я обратился к одному шейху с жалобой: