— Значит, девятый… — пробормотал мужчина. — Сколько же еще..?
— Я здесь восемь лет, — решился вступить в разговор Федор. — А есть такие, кто лет по двадцать уже… А один, если не врет, конечно, вообще в середине века умер. Двадцатого, я имею в виду.
— Я тоже в середине века, только девятнадцатого, — грустно усмехнулся толстяк. Федор уставился на него круглыми от изумления глазами:
— В самом деле?!
До него несколько раз доходили слухи, что в кинотеатре есть зрители из далекого прошлого, но лично он ни с кем из «древних» никогда не встречался, а потому не особенно в это верил. Но сомнений в том, что этот запыхавшийся мужчина говорит правду, у Федора почему-то не возникло, хотя выглядел он в такой же, как у всех, серой хламиде самым обычным человеком, таким же, как и все прочие зрители, попавшие в кинотеатр из второй половины двадцатого века или из начала двадцать первого. Однако для начала молодой человек все же изобразил на лице недоверие:
— Как-то вы не похожи на «древнего». Говорите, как мой современник, и вообще…
Толстяк криво усмехнулся:
— Я слишком долго среди вас, двадцатников, обретаюсь, привык уже к вашей речи, — он протянул Федору руку. — Александр.
Федор пожал ее, назвав свое имя, и осторожно поинтересовался:
— А как вы к нам попали? У вас был другой кинотеатр?
— Кинотеатр один, я просто издалека к вам пришел. После каждого сеанса шел направо, пока третий звонок не прозвенит, и заходил в тот зал, возле которого остановился. Так и дошел сначала до двадцатого века, потом вот до двадцать первого…
— И что, везде все одинаково? У вас там тоже..?
— У нас тоже что-то вроде экранов, только попроще, — вздохнул «древний». — Зал с белой стеной — и на ней появляется изображение. Народ из более древних веков вообще считает, что это какое-то колдовство. Да и некоторые мои современники — кинотеатров-то в наше время на Земле еще не было… А в остальном — все то же, что здесь. Только у нас народу меньше, а из вашего времени сюда просто толпами прибывают…
— Ну да, это закономерно… — подумав, согласился Федор. — В ваше время ведь с этим строже было, запретов много. Мораль, религия…
— Как раз мораль от нас, наоборот, этого требовала, — вновь грустно усмехнулся Александр. — Было бы иначе — меня бы здесь не было.
— А вы… — Федор неуверенно покосился на сидевших в первом ряду девушек, но те уже утратили интерес к жителю позапрошлого века и о чем-то шушукались между собой. — Вы можете не отвечать, но…
— Да ладно, какие здесь могут быть нескромные вопросы! — безразлично махнул рукой его новый знакомый. — У меня самая банальная история: не мог выплатить вовремя карточный долг.
— Ммм, понимаю… — вежливо протянул Федор.
— Вряд ли, — покачал головой толстяк. — В ваше время уже можно просить об отсрочке. Тот, кому вы должны, конечно, будет не в восторге, но он не будет обязательно считать вас бесчестным. Я два сеанса назад говорил с человеком, который в конце двадцатого сюда попал, тоже из-за долгов. Говорит, жена и сын его всю жизнь проклинали.
— Может, еще простят? — неуверенно спросил Федор. — Они ведь живы еще?
— Уже нет. Ему недавно в одном из фильмов реальную жизнь показали — как их убили из-за его долгов. Жена пыталась расплатиться, обслуживала этих — как вы их называете? — новых русских в саунах, ну и… Сын начал расследовать это дело, и его тоже…
Федора передернуло от ненависти к этому неизвестному, бросившему свою семью с долгами, однако он привычно заставил себя успокоиться: «Сам-то ты чем лучше? Ты-то вообще с жиру бесился!»