Я знал, что мне за это будет, но не смог удержаться:
— Во-первых, мы дикие и своевольные, так что дрессировать бесполезно. А во вторых, простейшим не понять многоклеточных!
— Ну вот, опять! — всплеснулся инопланетянин и развеял меня. Чтобы тут же собрать воедино.
— Нет, вы все-таки безнадежны, — констатировал внеземной инквизитор.
— Это вы безнадежны, — сквозь боль выдохнул я. — Все сложнее, чем кажется. Не может быть одного ответа. И надо уметь учитывать мнение других. Видишь, вот ты, например, уже немного научился. Хотя бы слушать.
Мой собеседник возмутился и взволновался, как может мутиться и волноваться только существо желатиновой консистенции. Но больше не стал меня распылять.
— И ты большой молодец. И все вы молодцы. Интересуетесь, спрашиваете. Это правильно. Раз уж мы оказались в одной лодке, надо уживаться, учиться понимать друг друга.
Пришелец пошел мелкой рябью и часто-часто задергал ресничками. Я понял, что не надо больше испытывать его терпение, и поднялся. Чуть руку не протянул для прощания, но вовремя себя одернул.
— Ну что ж, спасибо за беседу. Я пойду. Бывай.
— Можем завтра тут встретиться. В это же время, — предложил любознательный студень.
— Почему бы и нет? Погодка приятнейшая.
Я засунул руки в карманы и, посвистывая, направился домой. На автобусной остановке купил в киоске со всякими бесполезностями толстый нестираемый маркер. Нашел во дворах сравнительно неисписанный (в обоих смыслах) гараж. Под размашистым лозунгом «Homo sapiens — лучшие! ЕТ go home!» я крупно нарисовал человечка, как его рисуют на дорожных знаках. Низачем и нипочему. И это было особенно приятно.
15 марта 1961 г.
Президент Конфедерации Фредерик Кассар разглядывал лежащий перед ним на столе камень. Он был чуть побольше куриного яйца, идеальной эллиптической формы и приятного золотистого цвета. В янтарной толще мерцали, словно перемигиваясь, оранжевые искорки, а в самой сердцевине горело алое пятнышко — как сгусток застывшего пламени.
У президента было грубое лицо с набрякшими веками и тупым, будто стесанным, подбородком. Левый глаз постоянно полуприкрыт — из-за этого физического недостатка противники Кассара прозвали его Подмигивающим Дьяволом. В ходу была также аббревиатура ПД. Услышав ее, он впадал в холодное бешенство. Частенько подумывал о том, чтобы сделать пластическую операцию, но так и не решился.
Причина была одна — его раз за разом останавливали результаты широко известного социологического исследования. Оно выявило, что политик, приукрасивший себя с помощью хирурга, рискует потерять от четверти до половины популярности, а то и больше. Женщинам простительно — им сама природа велела всегда, в любом возрасте стремиться к совершенству. Но если мужчина, имидж которого во многом определяют лысина, очки или лошадиная челюсть, избавляется от них, — он становится смешон. «Погнался за смазливым личиком, как баба», — говорят про такого и перестают воспринимать его всерьез.
Кассар довольно долго выбирал из двух зол и в конце концов остановился на первом.
«Лучше ходить прищуренным и быть в лидерах, чем стать симпатичным и обаятельным политическим трупом, — решил он. — А главари оппозиции, которые сейчас распускают свои поганые языки, еще пожалеют об этом. Стоит мне прийти к власти — и их дни сочтены».
Он пришел к власти, и вскоре обладатели поганых языков начали куда-то пропадать. Один за другим, словно на них словно мор напал! Конечно, заткнуть все рты было невозможно, но издевательская аббревиатура ПД стала звучать гораздо реже.
Кассар протянул руку и, пару секунд подержав ее над камнем, приложил к нему подушечку среднего пальца.
Над столом развернулась голограмма. Это было лицо мужчины лет сорока пяти — с высоким лбом, тонким прямым носом и острыми скулами. В лучшие времена оно казалось волевым, но сейчас Томаш Горак выглядел подавленным и смертельно уставшим.
— Опять?.. — глухо произнес он.