«С ума сведет меня этот пострел», — подумал Гудули и ничего не ответил.
— Как же это? — не отставал Уча.
— Небо — это глаз божий, в нем все вместилось: и день, и ночь, — объяснил Гудули.
— Какой глаз?
— Ну и горазд ты, балаболка!
— Какой глаз? — не отставал Уча.
Гудули стало жарко, он расстегнул ворот.
— У тебя есть глаза?
— А это что, по-твоему? — Уча дотронулся до своего глаза указательным пальцем.
— Закрой!
Уча моментально зажмурился.
— Что ты видишь?
— Темно.
— Теперь открой. — Уча широко раскрыл глаза. — А теперь?
— Светло.
— Вот такой и глаз бога, — с облегчением вздохнул Гудули.
— Разве я и бог — это одно и то же?
— А как же, сынок, конечно, одно! Весь этот мир твой, и что в нем есть краше тебя?! — одарив мальчика всем миром, Гудули прижал к себе его словно охваченную огнем голову. Уча снова навострился спросить что-то, но Гудули зажал ладонью его открывшийся было рот и пригрозил: — Больше ни о чем не спрашивай, не то и тебя убью, и на себя руки наложу!
— Только один разок и больше не буду! — взмолился Уча.
— Договорились, но не больше! — предупредил Гудули.
— Утром мама сказала, что мой отец абрек, бандит, скотина и сукин сын. Это правда?
У Гудули пересохло во рту, и он долго не мог ответить этому маленькому, как щенок, ребенку, голову которого прижал к груди, огненную голову, согревающую его старые кости. Уча не сводил со старика испытующих глаз.