— Правда, сынок, но ты не должен повторять этого, все-таки он твой отец, — еле выдавил Гудули.
— А почему правда?
— Как иначе можно назвать мужчину, который бросает такого младенца и мчится за бабьей юбкой в Ставрополь?
Уча, не спрашивая больше ни о чем, молча высвобождается и идет к воротам.
«Не стоило говорить ему, он представляет себе отца ангелом, откуда ему знать, что тот при случае и Христу, кости переломает», — казнится Гудули и зовет:
— Уча, сынок!
Но Уча не оглядывается.
— Постой, Уча!
Уча останавливается, не оборачиваясь.
— Посмотри на меня, Уча! Не скотина он, твой отец, он Тариел, Фридон и Автандил в одном лице. Ты что, шуток не понимаешь, сукин ты сын? — Уча недоверчиво косится на Гудули, не обманывает ли. Гудули машет ему рукой. — Иди ко мне, сынок, иди!
Уча медленно возвращается, но в этот момент словно кипятком обдает кто-то залихорадившее тело старика. Сначала он не поверил. Но это неведомое раньше ощущение, этот жар завладевает им все сильней, рождает ужас неизвестно перед чем, и Гудули вдруг понимает — начало конца.
— Господи! Не допусти! — взмолился он, но бог был неумолим. Словно ледяной водой обдало ноги Гудули Бережиани. — Уча, сынок, помоги мне! — вырвалось у старика, и, прежде чем успел подбежать мальчик, он сполз на колени, словно молиться собрался, и зарыдал.
Прошло около часа. Дар речи снова вернулся к Гудули.
— Иди, сынок, иди, оставь меня!
— Я побегу позову маму, она подбирает остатки кукурузы на поле.
— Не зови, сынок, мне уже лучше.
— Пойду скажу.
— Да ничего у меня не болит!
— А почему ты плакал, если не болит?
— Обманывал тебя, хотел испытать, любишь ли дедушку.
— Что-то все ты обманываешь меня сегодня.
— Свихнулся на старости лет, вот и дурю. Ступай, оставь меня одного, отдохну малость.