— Нас ведут, — сообщил Миша.
— А ты как думал? Они же начали.
— А мы?
— А мы возвращаемся в гостиницу.
До часу ночи Олег, валяясь на громадной кровати, увлеченно читал по-английски истрепанный том Микки Спилейна «Я сам — суд присяжных». В час, с сожалением отложив Спилейна, выбрался из кровати, цепляясь (иначе и не вылезешь), за извилистую, стиля модерн, спинку, погасил торшер, настольную лампу, люстру с висюльками и в темноте уселся в кресло — ждать.
Потрескивала прямо под его окном неоновая буква, слабо освещая номер малоприятной неживой голубизной.
Олег сидел и ждал. В коридоре протяжно ударили напольные часы полвторого. Наконец пробило два. Олег подошел к двери, прислушался. Тихо было в гостинице, совсем тихо. И тотчас в дверь поскреблись.
— Кто там? — негромко спросил Олег.
— Я, Олег Александрович, — шепотом, откликнулись из коридора.
Не включая электричество, Олег открыл дверь.
База была отгорожена монументальным забором от пылких поклонников команды, и проникнуть на ее территорию можно было только через калитку, у которой стоял страж в шикарных усах, необъятной кепке и почему-то с красной повязкой на рукаве. Когда вылезшие из машины Олег и Миша направились к калитке, страж, как Раймонда, встал на их пути и крикнул гортанно:
— Не пущу!
— Почему? — тоже закричал Миша.
— Потому что запрещено!
— Ты меня знаешь?!
— Я вас знаю, Михаил Илларионович!
— Тогда пропусти!
— Не пущу!
Из уважения к Олегу ругались по-русски. А от жилого здания уже бежал, размахивая руками, маленький, с выпученными глазами, человечек, пронзительно шипевший:
— Тише, тише!
— Что тише? Почему нас не пускают?! — кричал на него Миша.
Человечек уже подбежал к ним: