Осторожно занес он ногу, прижимаясь коленом к стене фанзы, скользнул ладонью по стене от угла и неслышно опустил ногу… Затем также осторожно, почти не производя шума, протащил другую ногу. Винтовкой он действовал как костылём, пробуя прикладом место около себя…
Ярко вырисовалась его тень с ним рядом на белой стене.
От крыши падала тень на верхнюю часть винтовки. Только деревянная накладка поверх ствола блестела как лакированная.
Синков поводил ему головой, указывая на крыльцо.
Семенов тоже наклонил голову. Он продолжал пробираться вдоль стены, скользя по ней рукой… Когда он наклонял винтовку, чтобы упираться или перенести ее на другое место, на штыке всплывал месяц.
Синков тоже стал подвигаться к крыльцу, стараясь ступать на каблуках, протянув в сторону руку, и двигал ее то вверх, то вниз, как делают это, чтобы сохранить равновесие.
У крыльца они сошлись…
— Я впереди, — ты за мной, — шепнул Синков и поставил ногу на ступеньку.
Ступенька скрипнула…
Синков закусил губу и оглянулся на Семенова. У того тоже губа была закушена. Видно, этот скрип и на него так же подействовал, как на Синкова.
Однако, увидев лицо Синкова с застывшем на нём напряжённым выражением, он вытаращил на него глаза и прошептал:
— Ничего, ваше бродь.
И сейчас же поднес ко рту руку… Он подумал, что не хорошо так говорить начальнику, и словно затем удержал свои губы от произнесения других, таких же неделикатных слов.
Синков нажал ногой на ступеньку, собираясь поднять другую ногу.
Ступенька снова скрипнула…
И словно в душе у Синкова что-то тоже скрипнуло… Словно что-то горячее впилось в сердце, подкатилось к горлу… И он сам слышал, как стучит его сердце…
Секунду он оставался неподвижен, потом перекрестился и крикнул как-то хрипло, резким голосом:
— За мной!
И, взбежав на крыльцо, с силой толканул дверь… Он едва было не упал на пороге, потому что дверь оказалась отпертой.
В фанзе на столе горела маленькая электрическая лампочка.
Свет был слабый, как свет лампадки.
Прямо, у входа, стоял человек в нижнем белье, со стаканом в руке.