— Лежка, — сказал Зиновьев, словно он говорил про раненого зайца.
Дальше уже пришлось ехать, руководясь исключительно лишь замятой и еще не успевшей как следует выпрямиться травой… По зеленому травяному морю точно бежала тоже зеленая, только немного потемней полоска, где, очевидно, прошел раненый.
Крови не попадалось больше.
Зиновьев и Крюков стояли на краю почти отвесного обрыва.
Сейчас под ногами их лошадей, аршина на полтора вниз, над обрывом нависал громадный серый камень. По камню ползли тонкие перепутавшиеся плети повилики; бледно-розовые цветы повилики пестрели по камню вперемежку с нежными, такими же бледными листиками.
Мягкие желтые блики падали на камень от солнца, там и сям прорвавшего горячими лучами зеленую стену кустов орешника, густо зеленевшего по краю обрыва.
Низ обрыва был весь еще в тени.
И трава там была росная, темно-зеленая. Только кое где блестели, как стеклянные брызги, капли росы.
У подошвы обрыва бурлил ручей. Целой волной шел от него густой утренний пар и полз вверх по обрыву между травой и кустами, редея и расползаясь во все стороны, словно застревая в кустах и в траве.
Дальше за ручьем расстилалась степь. Она вся курилась от волновавшегося над ней тумана…
И оттуда, сверху с обрыва, где стояли Зиновьев и Крюков, она казалась, правда, как море или озеро широкое, необъятное… Что-то блеснуло по ту сторону ручья с небольшого пригорка прямо в глаза Крюкову — точно на мгновение пропрянула в воздухе узкая серебряная полоска… Серебряная полоска словно родилась из воздуха и сейчас же опять потухла, ушла в воздух и снова вспыхнула через секунду… И на этот раз уже не погасла мгновенно так же, как мгновенно вспыхнула, а задержалась над пригорком, чуть-чуть переливаясь вдоль от края и до края расплывчатым то голубым, то синеватым переливом.
— По нас целят! — крикнул Зиновьев. — Берегись!
Он качнулся в седле немного назад и потом в сторону. Его лицо чуть — чуть побледнело.
Над пригорком вспыхнул розовый огонек, словно кто чиркнул спичкой. Потом раздался выстрел, — будто треснуло что-то громко или хлопнул кнут. Резкий подорванный дребезжащий, звук.
Пуля шлепнулась о камень, в самый край, выбивая искры. Порядочный кусок камня отвалился и медленно покатился вниз по обрыву.
Слышно было, как по пути он задевал за другие камни, и они катились с ним дальше, цепляясь друг задруга, увлекая новые камни.
Зиновьев и Крюков соскочили с лошадей.
И едва они успели это сделать, над ухом у Зиновьева, совсем близко, как ему казалось, что-то свистнуло отрывисто и коротко.
Потом он слышал, как пуля щелкнула в кустах по веткам и листьям…
Торопливо схватил он лошадь за повод и отвел в кусты.
Лошадь сейчас же нагнула голову, пробовала щипать траву, но ей мешали удила… Она попыталась избавиться от них, ворочая между ними языком и медленно двигая челюстями. Удила глухо стучали о зубы… Потом она опять схватила траву и стала втягивать в рот, все время путаясь удилами, три или четыре стебелька, какие ей удалось сорвать.
Крюков тоже поставил свою лошадь в кустах.