Его поразил только «вид этой крови».
Кровь была свежая и вся в свету солнца… маленький-маленький красный шарик… И на вершине шарика золотой искоркой горело солнце… Точно кровавый глазок смотрел на него из травы.
Зиновьев подъехал ближе.
— И то кровь, — сказал он. — А ну-ка дальше.
И, толкнув лошадь, продвинулся мимо Крюкова… Его лошадь шла по траве, качая головой, косясь исподлобья, и била хвостом по бедрам… Ее одолевали комары, сейчас же окружившие всадников, как только они остановились.
Крюков молча стал взбираться в седло.
— Вот еще! — крикнул Зиновьев, обернулся к Крюкову, оперся рукой о круп лошади и проговорил, блестя глазами, при чем губы его, когда он говорил, все время подергивала улыбка.
— Они?.. Крюков, ты как думаешь?
Слова у него словно путались в этой улыбке; в углах губ собралась слюна. Что-то почти радостное было в его лице; он коротко мигал веками и дышал с остановкой, будто чувство, наполнившее его грудь, мешало дыханию. Крюков по-прежнему был серьезен.
— Нужно идти по следу, — сказал Зиновьев.
Крюков наклонил голову.
— Конечно, пойдем, — произнес он. — Жаль только, что мы ничего не захватили с собой, кроме револьверов.
— Это ты про винтовки что ль?
— Да.
— Хорошо и револьверы.
Зиновьев говорил так, будто торопился. На минуту у него в глазах даже мелькнуло что-то, точно он опасался, как бы Крюков не вздумал возражать…
И Крюков заметил это и заметил потом, как опять радостно блеснули глаза Зиновьева, когда он согласился с ним, что нужно идти по следу. Будто он, Крюков, мог не согласиться…
Зиновьев сейчас же двинул лошадь вперед и уже более не поворачивался к Крюкову и ехал молча теперь впереди Крюкова, все время поглядывая то направо, то налево.
Через каждые три-четыре шага попадалась трава, обрызганная кровью.
В одном месте трава была примята. В траве валялась окровавленная тряпка.
— Тут, верно, делали перевязку.
Крюков и Зиновьев опять остановились.