Она, правда, была похожа на келью — маленькая, с беленым потолком и стенами, в одно окно, проделанное в толще крепостные стены.
В окно ничего не было видно, что делалось на небольшом, вымощенном желтым плитняком, дворике: стена была настолько толста, что оставленное в ней отверстие для доступа света сначала, когда строили стену, походило на глубокую узкую дыру, пробитую для чего-то гигантским четырехугольным ломом, а потом, когда эту дыру залили цементом, зашпаклевали, выгладили и выбелили — стало ни дать, ни взять, как маленький узенький коридорчик, чистенький, аккуратный и опрятный.
Владельцем этого коридора стал в скором времени толстый, большой, с белым брюшком паук. Он разгуливал по коридору в своем белом жилете, на своих длинных, растопыренных ногах, останавливаясь то там, то тут, вглядываясь очень внимательно, сосредоточенно и серьёзно в каждую неровность, в каждую трещинку.
Казалось, он говорил:
— Г-м…. да, да… Это очень недурно, только не скрывается ли какого пугала за этой щелью?…
Иногда он даже становился на задняя лапки и, прижавшись брюшком к стене, вытягивал передние лапки вверх, ощупывая ими стену, и поднимал голову.
— Г-м…. а там опять трещинка…
Он был совсем как директор в каком-нибудь учебном заведении, осматривавший классы и коридор, только что отремонтированные после летних каникул.
С этим беспокойным господином в белом жилете Цветков познакомился только после того, как проводил в Россию свое семейство, жену и детей.
До тех пор он его не замечал.
Пузатый директор в белом жилете бегал по своему коридору, внимательно наблюдая, чтобы все было чисто и никто не нарушил порядка, — и ни один человек в мире не подозревал о его существовании.
Цветкову он именно напомнил сразу директора той гимназии, где он учился.
Директора звали Павлом Ивановичем.
Он и паука тоже назвал Павлом Ивановичем.
Когда по утрам Цветков, умывшись и подойдя к окну после умыванья, начинал утираться полотенцем, Павел Иванович находился уже на месте и при отправлении своих служебных обязанностей.
Вытерев полотенцем лицо, мокрую бороду и мокрый, гладко остриженный, с топорщившимися оттого, что он их вытирал, короткими волосами затылок, Цветков щелкал шпорами и кланялся Павлу Ивановичу.
— С добрым утром, Павел Иванович!
Но Павел Иванович совсем не обращал на него внимания.
Не оборачиваясь и не глядя на Цветкова, он будто бормотал сердито:
— Погодите, погодите…
О, как напоминал он в эти минуты Цветкову того, старого, настоящего Павла Ивановича!
Будто и впрямь вышел он из «умывальной» в коридор и там встретился с Павлом Ивановичем.