— С добрым утром, Павел Иванович!
Приготовишку Павел Иванович за такое приветствие, наверно бы, выдрал за уши. К приготовишкам он был строг.
Небольшие вольности он допускал только со старшими.
Когда утром он появлялся в пансионе, в спальнях или коридоре, или умывальной, и старшие желали ему доброго утра, он именно бормотал, торопливо проходя мимо:
— Погодите, погодите…
А приготовишек трепал за уши.
Приготовишкой штабс-капитан Цветков никак не мог себя представить.
Из гимназии он вышел из шестого класса и так потом всегда, когда ему приходилось вспоминать школьные годы, уноситься мыслью в глубь прошлого, в этом прошлом он видел себя в шестом или пятом классе, старшим, сидящим в комнате вместе с другими старшими, совсем отдельно от других пансионеров.
Но теперь, теперешнему Павлу Ивановичу Цветков позволял иногда говорить то, чего он никогда не решился бы сказать тому, далекому, кажется, теперь уже умершему Павлу Ивановичу.
— Погодите, погодите, — бормотал теперешний Павел Иванович. — Погодите, погодите.
И вдруг он останавливался.
— Цветков, вы опять!
Прежний Павел Иванович брил бороду, у теперешнего был маленький мягкий, бурый пушек.
— Павел Иванович! Вы хоть бы побрились.
Павел Иванович молчит. Кажется, на него нашел столбняк. Затем он быстро подбегает к самому краю подоконника. Вот, вот, он бросится на Цветкова. Но сейчас же он отступает назад в глубину коридора.
— А! — произносят он немного в нос. Цветков даже видит почти, как он поправил на носу золотое пенсне.
— А-а…
Это «а» выходит у него опять в нос, и будто к «а» еще прибавилось «у», влилось в «а» и потом из него вылилось.
— Вы уже офицер?
Цветков щелкает шпорами. Шпоры громко звенят по каменным плитам.
Затем Цветков делает под козырек Павлу Ивановичу и рапортует ему свой чин, место служения.
Павел Иванович очень доволен, Все-таки он спрашивает: