Видно, он уж покончил счеты с жизнью…
Уж далеко ушли те пятеро или шестеро. Кругом покой и безмолвие…
Но трупы от времени до времени продолжают шевелиться, то там, то тут, встают и плетутся вслед раньше ожившим трупам.
Страшно и жутко.
В русских окопах тихо. Тихо и в японских окопах…
— Орефьев!
— Ну?
— А гляди, твой-то.
Стоящий рядом с Орефьевым солдат толкает его локтем и кивает головой в сторону седого офицера.
— Чего мой?
Орефьев даже будто обиделся. Брови у него сдвинулись, говорить он грубо, отрывисто, отдувая щеки, будто говорить внутрь себя.
Голос звучит глухо.
— Офицер-то?
— Какой офицер!
— А вон…
И солдат опять кивает на седого офицера.
— Будто жив.
Орефьев быстро оборачивается.
Все также неподвижен седой офицер. И товарищу Орефьева кажется, что он ошибся.
— Н-не, — говорит он, — это ветер.
— Вон еще один поднялся, — раздается около.
Орефьев снова повернулся к товарищу.