Он наклонился к Бориске, зашептал в самое ухо:
— Не можно всю жизнь в простых иноках маяться, не хочу, чтоб на мне ездили. Чуешь?
— Чую, — пробормотал Бориска, — гордыня тебя одолела, братуха.
Корней отстранился, губы скривил в усмешке.
— Наслушался Неронова. Брось ты его, не ходи с ним — пропадешь.
— Это еще почему?
— Пойми же, — горячо заговорил Корней, — с Никоном бороться, что плетью обух перешибать. — Он выпрямился, прислушиваясь, выглянул за дверь, потом плотно притворил ее. — Я тут насмотрелся всякого и посему в благочестивых да смиренных веру потерял. Средь братии иные есть, ровно бараны. Крикни сейчас Неронов: «Прав Никон!» — половина за ним пойдет, потому как боготворят протопопа, не разумея за что. А все оттого, что неграмотных полно в обители, ни честь, ни считать не умеют, древние предания на слух повторяют.
Старший брат надолго уставился в окно, затем повернулся спиной к лампадке, лица его не было видно.
— Но мало быть грамотным, — продолжал он. — Кичимся православностью, вопим, бия в грудь перстами: «Соловецкий монастырь для всей Руси столп благочестия!» А что на деле? Кто больше урвет, тот и в князях. Эх, Бориска, видно, такова доля: с волками жить — по волчьи выть.
Бориску испугали чудные слова брата: монах, а такое сказывает. В смятении поднялся он с табурета, осторожно спросил:
— Веришь ли ты в бога-то?
Голос Корнея прозвучал глухо:
— Не знаю… Егда сюда пришел, денно и нощно молился. Войдя в грамоту, чёл книги древние, евангелия, жития основателей монастырских и много из тех книг постиг благотворного. Возомнивши себя всесведущим, стал брать слово на большом соборе, да окромя бесчестия от старцев соборных ничего не слышал; архимандрит меня плетью смирял дважды.
— Однако за что же?
— За то, что перечил старцам, напоминая им, бражникам, о заветах Зосимы и Савватия хранить благочестие да держать в сердцах своих страх божий.
Бориске не верилось, он недоверчиво покачал головой.
Корней стиснул ладонями лицо, провел ими от лба до подбородка.
— Опосля того отдали меня под начал старцу Герасиму Фирсову. Прославился сей чернец тетрадками своими о перстосложении. Я те тетрадки чёл, да умного в них отыскал мало, поелику книг больше Герасима ведаю. Что толку исписывать бумагу изречениями из древних преданий, коли собинных мыслей нет!.. Однако время подошло — с Никоном сцепились. Тут-то и объявилась цена тетрадям Герасимовым. А сам он бражник и коварник отменный…
Бориска присел рядом, погладил брата по спине.
— Бежал бы ты отсель, Корней. Давай-ко вместе! Делом займемся, будем, как батяня, суда строить.
Дрогнула братухина спина, напряглась.
— Сызнова государево тягло нести? Ныне на поборы не напасешься. Соборное Уложение поперек хребта всем легло. От него не токмо миряне, монастырь стонет. — Он понизил голос. — Слышал я, будто Никон супротив Уложения восстает…