Ксендз дрожащей рукой налил марсалы:
– Выпьем за Ужей!
– Почему?
– Потому что любой лейтвин вам скажет про тончайшее чутье ужей к изменениям и умение выбраться из любой ловушки. Потому что ужи прекрасно приручаются. И еще до сих пор во многих деревнях их используют в качестве мышеловов и сторожей. Тем более что там, где они водятся, никогда нет и быть не может гадюк. И как ужей, узнают по звездам над бровямигонца.
Красиво звякнуло стекло. Устав от длинной речи, ксендз расслаблено созерцал сбегающие на дно рюмки розовые капли. Глубоко вздыхал. Сонно жмурил серые добрые глаза.
– Но почему вы решили, что ягонец ?
– Ну, а если бы вы оказались в незнакомом сугробе посреди зимней ночи в расхристанной шубе, без шапки, коня и оружия, это было бы достаточным доказательством? – Казимир лукаво улыбнулся. Кинул под стол кусочек сала. Подпер руками острый подбородок. – Способностигонцов не настолько уникальны, как нам, лейтвинам, хотелось бы думать.
Он потянулся к очередной книге, перехватил взгляд гостя, брошенный на книжные хребты, и тихо засмеялся:
– Хорошо, без цитат. Насколько я разобрался,гонцы унаследовали либо стихийно повторили многое, что было свойственно культуре бардов кельтского этноса. Не только лишь странствующих певцов, как они сейчас понимаются, но объединения людей, собирающих, поддерживающих и передающих знания. Но есть и различия. У кельтов… желающий посвящения укладывался в лодку и отпускался в бурное море… Либо в его желудок запускалась живая ядовитая змея.
Ксендз нанизал на вилку последнюю картофелину, осмотрел ее со всех сторон и – вернул на тарелку. Все звуки в доме вдруг стали странно отчетливы: шуршание мышей, скрип цепи и стук маятника ходиков, прячущихся за занавеской, стрельба в печи угольков.
– Смысл этих испытаний был двоякий, – продолжал Казимир монотонно, – во-первых, поставить человека в ситуацию полной психической смерти, принудить пересмотреть все свои взгляды на жизнь и ее конец. Во-вторых, в такой ситуации от человека не зависело абсолютно ничего, а только от судьбы. Или от бога – кто во что верил.
Айзенвальду сделалось холодно. Сам того не заметив, Казимир истолковал ему суть пребывания рядом с призраками в заколдованном доме, в непонимании и сомнениях.
– Отгонцов же зависит очень многое. Если не все. От них – то ли потомков реальных ужей, принявших зачем-то человеческий облик, то ли восприемников силы, заключенной в спасенных Эгле коронах. Г о лоса земли, который они умеют слышать.
Окрестности Вильно, три года назад
Скрипнула дверь, а за нею половицы. Алесь сел в постели, прислушался. Позвал:
– Панна Юля, вы?
Потянулся зажечь свечу. Спички не загорались, а потом серебряный коробок вообще нырнул под кровать. Ругая достижения прогресса, делающие жизнь тяжелее, Алесь потянулся за ними. Свечу зажгли за него. Из неудобной позы, свесившись с постели, князь наблюдал за расположившимся в кресле незнакомым мужчиной. Было тому по виду около сорока, держался он гордо, расправив широкие плечи. Его лицо можно было бы назвать лошадиным, если бы не выражение достоинства и не янтарные, с твердым прищуром глаза.
– Уже успели соблазнить мою младшую племянницу, – усмехнулся он.
Александр принял более удобное положение, откинул с лица кисточку ночного колпака и хмуро поинтересовался:
– А кто вы такой?
Он бы говорил куда более резко, но, как любой лейтвин, разглядел над бровями незваного гостя сверкающие звездыгонца .
– Я Гивойтос. Может, пан Ведрич изволит помочь мне вернуть назад навку, которую так неосмотрительно вызвал на свет?
– Не может быть, – отмахнулся Ведрич. – Обряд не был довершен. Отвернитесь, я оденусь.
– Я был там вчера утром. И днем тоже. Могила пуста. Может быть, пан изволит объяснить, что там произошло?
– Я… совершил глупость. Дал ей серебряный кубок.
Гонец вскочил. Кресло опрокинулось.