- Оно, конечно, может, и со страху ты на сеновал заскочил, Со страху, в беспамятстве, чего хочешь сделать можно. А? Как думаешь?
Летчик не отозвался. Панька пригляделся - лица не увидел: только затылок, обтянутый кожаной шапкой. Может, заснул, а может, забылся в усталости человек.
- Слышь, я тебе полопать сейчас принесу,- на всякий случай окликнул Панька летчика.- Картошки жареной. В печке она, да я достану. Не остыла еще, поди… Слышь, что ль?
Молчит летчик.
И тогда Панька с лестницы на сеновал перебрался. Стоя на коленях, уважительно коснулся рукой пистолета.
«ТТ» - марку определил.- «Эх, мне бы такой-то…»
Затосковал Панька.
«А что, выхожу вот его, откормлю,- может, подарит. Летчики завсегда добрые…»
Чихая и кашляя от всепроникающей зеленой пыли, чувствуя, как забивают его дыхание полуутраченные запахи жаркого солнечного полудня, высохшей утренней росы, запахи давнего и недавнего лета, пропитавшие сарай насквозь, Панька подоткнул под летчика старые овчины, хорошо прикрыл сеном. Подумал уверенно, что не замерзнет и при таком морозе - ветер в сарай помалу набегает, а одежда на летчике теплая, мехом подбита изнутри. В небе - и то греет. А тут и овчина, и сено, поди-ка…
…Потом сколько-то времени Панька стоял во дворе и соображал, нужно ли принести летчику поесть. Решил, что нужно: проснется человек - захочет перекусить. С хлебом беда - хлеба в доме мало. Ну да ничего - из своей пайки выделить можно. А мать и вовсе почти не ест, не идет ей кусок в горло.
За двором, с околицы, метелица белый снег мела-наметала. По непогоде такой да в ночь отец из волости уж точно не вернется.
И Панька от души порадовался, что всему дому сегодня он единственный - голова. Больная мать тут ни при чем.
Отец приехал, едва развиднелось.
Панька услышал его бубнящий голос, с трудом раскрыл глаза. Парамон Моисеич, не сняв тулупа, взгромоздился на табуретку у печки, и голова его в потертой солдатской шапке торчала где-то под самым потолком. Оттуда, сверху, и доносился до Панькиных ушей его голос: отец разговаривал с матерью.
- В волости, значица, заночевали, не решились на ночь глядя…
Спросил тревожно:
- Не получшало тебе, Анисья?
Мать закашлялась надолго и ответила хрипло, что нет, не получшало, что в груди колотье не проходит и голова в огне - полымем полыхает.
- Фершала, значица, привозить надо,- подумав, сказал отец. И еще малость поразмыслив, добавил решительно:
- Завтра за фершалом поеду.
- И, Парамон Моисеич,- не согласилась мать.- Дорога дальняя - не ко времени езда. Даст бог, оклемаюсь.
Отец вздохнул тяжело: