— А я вам говорю, что это какие-то медицинские эксперименты. Станут из нас пересаживать мозги, сердца, печенки…
— …каким-нибудь скрюченным, чертовски богатым дедам.
— Но ведь это не частное предприятие!
— И на кой черт вся эта наука? Нет, это бессмысленно. Сегодня мне приказали переводить параллельно на три языка. А потом еще дали посмотреть блядски нудный балет, думал, что я там и чокнусь.
— Малыша снова тестируют.
— Что, Малыш, ничего не помнишь?
— Ты знаешь, как оно бывает. Дают тебе что-то выпить, а потом просыпаешься часа через два и как будто наширялся.
— Тут миллионы. Десятки миллионов. Оборудование какое, сами видели. Должно же это как-то вернуться.
— Френк грозился, что забастует.
— Это как же?
— А перестанет учиться.
— Чего он хочет?
— Я разве знаю?
— Ну, и что ему ответили?
— Мне не повторял. У него была беседа с Сисястой.
— Явно она его напугала.
— Поначалу говорили, что нас просто отошлют, если не будем учиться. Ну, и действительно, помните тех бунтарей? Ни едят, не пьют, ни слова из них не выдавишь; их тоже увозили. А на тебе, Пуньо, чего висит? Два убийства?
— Ага. Говорю ж тебе, у них тут на каждого крючок имеется. Даже если и убежит — так что сделает? Может это и тюрьма, но вот скажи мне, Джим, или ты, Ксавье: вы когда-нибудь жили с такими удобствами?
— Нет, Пуньо, ты, блядь, больной! Решетки эти видишь? Видишь?
— Пусти его!
— Выебываешься, парень. И не говори, что сам бы не смылся, если бы имел оказию.
— Ясен перец, смылся бы. Хотя… даже не знаю, может и нет. А что, вам тут так паршиво?