— Что странно?
— Странно так жить. Никто так не живет.
— Ну, так что же?
— Так жить было бы странно и очень романтично. Но можно ли так жить?
— Отчего же нельзя?
— Столько вещей пришлось бы оставить, — сказала она, — самых необходимых.
— Пускай, — возразил он. — Из-за этих вещей вся наша жизнь стала совсем искусственной.
Дэнтон стал подробно излагать свой план, и каждое новое слово делало этот план как будто более осуществимым.
Элизабэт задумалась.
— Там, говорят, есть бродяги — беглые преступники.
Дэнтон кивнул головой. Он колебался, не зная как ответить, и опасаясь, что его слова покажутся ребячеством.
— У меня есть один знакомый, — сказал он, наконец, и даже покраснел. — Он мог бы мне выковать меч.
Элизабэт посмотрела на него и глаза ее зажглись. Она слыхала о мечах, видела один в Музее. И теперь она подумала о тех минувших днях, когда мужчина не расставался с мечом.
Идея Дэнтона казалась ей неосуществимой мечтой, но, быть может, именно поэтому ей жадно хотелось узнать об этом побольше. И Дэнтон начал рассказывать, все больше воодушевляясь и на-лету придумывая новые подробности. Он описывал, как они стали бы жить на воле — точь в точь, как жили древние люди. И с каждой новой подробностью у Элизабэт все больше выростал интерес к тому, что говорил Дэнтон. Она была из тех девушек, которых привлекает романтизм всего необычайного.
В этот день идеи Дэнтона казались ей неосуществимыми, но на завтра они заговорили об этом снова, и все стало как будто легче и ближе.
— Мы возьмем с собой пищи на первое время, — говорил Дэнтон, — дней на десять или на двенадцать.
В то время пища приготовлялась в виде прессованных плиток, и такой запас пищи не был обременительным грузом.
— А где мы будем спать, — спросила Элизабэт, — пока наш дом еще не будет готов?
— Теперь лето.
— Однако… А дом все-таки будет?
— Было время, когда на всем свете нигде не было домов и люди спали всегда на открытом воздухе.
— Но как же мы? Ничего нет. Ни стен, ни потолка.