У нее не хватило силы вымолвить страшное слово. Однако, в условиях жизни теперешнего времени жениться, не имея средств, было бы слишком ужасно, по крайней мере, для тех, кто раньше привык наслаждаться комфортом. В прежнее, сельское время, которое окончилось вместе с 18-м веком, была хорошая пословица: «с милым рай и в шалаше». И действительно: в то время самые последние бедняки имели возможность жить в хижинах, увитых цветами — окна на зеленое поле, над головой — небо, а в кустах у самой стены распевают птицы. Но все это давно уже прошло, и люди бедные могли теперь жить только в нижних частях огромного города, а это было уже совсем другое.
Даже в девятнадцатом веке нижние кварталы городов еще выходили под открытое небо. Они занимали участки с глинистой почвой, пески или болота, и были широко открыты дыму соседних фабрик, доступны наводнению, и плохо снабжены водою. В этих кварталах гнездились болезни, — поскольку ближайшим богатым соседям не грозила опасность заразиться.
Но в двадцать втором веке рост города вверх, ярус над ярусом, и непрерывность построек — скоро привели к иному размещению. Зажиточные классы обитали в роскошных гостиницах, в чертогах, поближе к кровле. Рабочее население гнездилось внизу у самой земли, так сказать — в подвальном этаже.
Здесь образ жизни и даже манеры людей мало отличались от их предков, бедняков из Ист-Энда времен королевы Виктории. Только теперь они уже выработали свое особое наречие. Они жили и умирали внизу, они редко поднимались наверх, если только того не требовали самые условия работы.
В таких условиях они рождались и потому переносили эту жизнь без особого ропота. Но для людей из высшего класса, таких, как Дэнтон и Элизабэт, жизнь внизу казалась ужаснее самой смерти.
— Что нам делать? — спросила Элизабэт.
— Не знаю, — сказал Дэнтон. Он не мог решиться намекнуть ей о наследстве и не был уверен, что Элизабэт сочувственно отнесется к идее взять денег взаймы.
— Если уехать в Париж, — сказала Элизабэт, — так денег не хватит даже заплатить за проезд. Да и в Париже жить без средств не легче, чем в Лондоне.
— О, если бы мы жили в прежнее время, — пылко воскликнул Дэнтон.
Их воображению даже бедные кварталы Лондона в девятнадцатом веке представлялись в романтическом свете.
— Неужто нет никакого выхода? — сказала Элизабэт уже со слезами. — Неужели ждать эти долгие три года? Три года… Подумать: тридцать шесть месяцев…
Терпение человечества не выросло за эти века. Теперь Дэнтон заговорил о том, что уже неоднократно мелькало в его уме. Мысль эта казалась ему до такой степени дикой, что раньше он не хотел относиться к ней серьезно. Но теперь он перевел ее в слова, и она как будто стала более приемлемой.
— Мы могли бы уйти в поле — сказал он.
— В поле?
Элизабет взглянула ему в лицо, — не шутит ли он?
— Ну, да, в поле. За те вон холмы…
— Но как жить там? — сказала она. — Где жить?
— Что же? — сказал он. — Люди жили в деревнях.
— У них были дома.
— Там и теперь есть развалины домов и городов. На пашнях они исчезли, но на пастбищах еще остались. Пищевая Компания не хочет тратиться на их разборку. Я это знаю наверное. И даже, когда пролетаешь мимо на аэроплане, эти развалины сверху видны совершенно отчетливо. Мы могли бы привести такой дом в порядок собственными руками и поселиться там. Знаешь, это вовсе не так невозможно. Люди приезжают каждый день — смотреть за стадами, работать на полях. Мы могли бы уговориться с кем-нибудь насчет доставки пищи.
Она нерешительно помолчала.
— Как странно, — сказала она наконец.