— Она спрашивает, знаете ли вы французский.
Он тоже был евреем, но несколько иного типа, чем Эли. У него были темные и гладкие волосы, иссиня-черные глаза, матовая кожа; он был одет с большей элегантностью, чем это было принято у студентов. Среди тысяч иностранцев, обучающихся в университете, насчитывалось всего две или три дюжины таких, как он, родители которых были достаточно богаты. Таких студентов можно чаще увидеть в кафе, чем в аудиториях.
— Скажите ему, мсье Эли, что это лучшая комната в доме. Она чуть дороже, чем остальные, но…
Эли равнодушно перевел.
— Что он говорит?
— Он спрашивает, предоставляете ли вы полный пансион.
— Я подаю завтрак, и вы знаете, как мы поступаем с ужином. Что касается обедов…
Он снова перевел, румын ответил.
— Что он говорит?
— Что он предпочел бы полный пансион.
Комната пустовала вот уже три месяца, и поскольку занятия давно начались, оставалось мало надежды сдать ее до следующего года.
— Скажите ему, что это обсуждается. Обычно я этого не делаю. Но, возможно, мы договоримся.
Заметила ли она, что от незнакомца пахнет одеколоном? Эли отметил это с тайным чувством удовлетворения, зная, что мадам Ланж презирает мужчин, которые пользуются одеколоном.
— Он говорит, что он не привередлив. Ему хотелось бы жить в семье, чтобы быстрее выучить французский язык. В первый год он не будет посещать лекции.
Беседа продолжалась еще десять минут.
— Как его зовут?
— Михаил Зограффи. Ему хотелось бы, чтобы вы называли его Мишель.
— Поскольку цена его устраивает, спросите, когда он планирует заселиться.
Эли продолжал переводить, поворачиваясь то к одной, то к другому.
— Как только вы ему позволите. Сразу же после обеда, если это возможно. Его вещи находятся в привокзальном отеле.
Прежде чем выйти, Мишель Зограффи наклонился, когда мадам Ланж совсем этого не ожидала, схватил ее руку и поцеловал, в то время как она покраснела, то ли от смущения, то ли от удовольствия.
Когда дверь за ним закрылась, она прошептала: