Слух об удивительном украшении индейца, поднял даже тяжело больных. Не в силах встать, они на коленках ползли к шканцам, чтобы самим увидеть колье дикаря.
Никто не обращал внимания на оборванца, хотя и он был достоин удивления. Это был европеец, неизвестно как оказавшийся среди индейцев.
Капитан Джекоб Уиддон быстро разобрался, кто есть кто из этих двоих. С помощью переводчика — оборванца он выяснил, что хотят от них получить индейцы и что могут предложить. Аборигены предлагали морякам авокадо, бананы, папайю, сушеную рыбу, маисовые лепешки, табак. Взамен же они просили изделия из железа: топоры, ножи, иглы. Уиддона удивило то, что вождь категорически отказался торговать за дешевые побрякушки, которые также были у англичан. А за железо индеец даже пообещал женщин. Показав на ожерелье, спросил Уиддон и про жемчуг. Индеец ответил утвердительно. Он сказал, что он у него есть. Он также добавил, что знает, как чужеземцы ценят эти матовые горошины, и оценил их большим количеством топоров, аж один целый топор за пять жемчужин. Уиддон в душе рассмеялся и согласился. Знал бы индеец, сколько они стоят в Англии!
К концу разговора, к Уиддону обратился с просьбой переводчик. Он попросил выкупить его у индейцев. Переводчик оказался испанцем, по имени Рауль Лопес Гильярдо, два года назад попавшим индейцам в плен. История его была типична для этих диких мест. Не найдя себе места в Испании, Рауль, сын мелкого торговца решил отправиться в Вест-Индию под опеку дяди, прославленного конкистадора. Здесь он попробовал себя в различных профессиях, последняя из которых, торговца различными товарами, дала ему возможность сколотить кое-какой капитал. Кто-то из его друзей посоветовал ему вложить эти деньги в рабов-негров, став владельцем земли, которую в наследство на два поколения правительство вице-королевства жаловало испанским поселенцам. Чиновник капитанства уговорил его поселиться на острове Гваделупа. Не думая об опасностях, которые ожидают его там, Рауль первым же судном убыл на остров. Тучная земля и райский климат острова понравились Гильярдо. Не раздумывая, он купил рабов-негров с зашедшего на остров корабля работорговца, нанял надсмотрщиков и занялся довольно прибыльным делом — выращиванием хлопка и кофе. Все было бы хорошо, если бы не местные жители: индейцы карибы. Они жили неподалеку несколькими общинами. Карибы несколько лет вели себя мирно, потому что рядом с землями испанских поселенцев располагался военный гарнизон. Рауль Гильярдо даже обращался к ним за помощью в поиске беглых рабов, и потихоньку выучил их язык. Но однажды карибы взбунтовались. Напав на испанское поселение, они вырезали военный гарнизон и мирных жителей. Знавший вождя карибов Рауль, выпросил себе жизнь тем, что предложил себя в качестве переводчика. Действительно, Гильярдо, воевавший в Нидерландских Штатах говорил на голландском и английском языках. Не знавшие пощады карибы, поверили ему и сохранили жизнь. Правда, пообещали, что если он лжет, они всегда успеют обглодать его косточки.
Желания выкупать католика, злейшего врага протестантов, у капитана не было. В то же время, решение отказать европейцу в выкупе из плена у дикарей претило духу истинного христианина. Поэтому, Уиддон уклончиво ответил ему, что он подумает. Испанец, правильно истолковав ответ как двусмысленный, упал на колени перед ним и, обхватив ноги капитана, принялся их целовать, слезно моля выполнить его просьбу. Видно у карибов ему жилось не сладко. Его рыдания так тронули сердца окружавших Джекоба Уиддона моряков, что они упросили сурового капитана выкупить бедного испанца.
Сразу после окончания переговоров каноэ с вождем и воинами отплыли в направлении берега. Через небольшой промежуток времени, от этого же берега по направлению к кораблям, направились несколько десятков каноэ с гроздьями бананов, корзинами авокадо и папайи, маисовых лепешек, связками сушеной рыбы. Подойдя к борту какого-нибудь корабля, карибы разгружались, обвязывая содержимое своих каноэ выброской, брошенной сверху. Джекоб Уиддон категорически запретил допускать карибов на корабли. Исключение было сделано только для вождя, который опять приехал с переводчиком. Джекоб Уиддон ради такого случая, даже завел его в свою каюту. Здесь, главный кариб передал капитану завернутые в красную ткань жемчужины. Их было немного, всего двенадцать штук. Но Джекоб Уиддон был рад и этому! Крупные и чистые жемчужины в Англии могли быть оценены баснословно дорого. После этого вождя проводили в его каноэ, куда матросы по приказанию капитана уже положили плату за товар — десять топоров, десять ножей и кучу разной скобяной мелочи. Результаты обмена устроили обе стороны. Даже на непроницаемом лице вождя было видно, что он доволен торгом. Пользуясь, случаем, капитан завел с ним разговор о судьбе переводчика. Вождь, не видящий больше пользы от переводчика, великодушно оценил его всего в один нож. Нож принесли. Благодарный испанец, услышав от капитана, что теперь он может остаться на корабле, бросился целовать руки капитана.
Как только индейские каноэ отошли от кораблей, Джекоб Уиддон приказал сниматься с якорей. Несмотря на эпидемию на кораблях, он не рискнул соседствовать на острове с воинственными карибами. За „Барк Ройялем“ корабли двинулись на северо-запад.
Единственный доктор на всю флотилию, находившийся на „Барк Ройяле“ голландец Ван де Леве потребовал от капитанов всех кораблей флотилии кормить не только больных, но и здоровых членов экипажей фруктами, которые они получили от индейцев. И произошло чудо. Эпидемия на кораблях стала проходить. Но все равно, для восстановления сил выздоравливающих требовался отдых. Поэтому Уиддон настойчиво продолжал поиски подходящей земли.
На третьи сутки наблюдатели из своих „вороньих гнезд“ опять увидели землю. Это были два острова, поросшие тропическим лесом, большой и маленький, лежащие друг от друга на расстоянии в 30 миль. По сведениям из испанской лоции, острова были необитаемыми. На всякий случай, Уиддон приказал обследовать их. На двух пинасах разведчики отправились к ближайшему большому острову. Вернувшись к концу дня, они подтвердили, что остров, протянувшийся в длину почти на 20 миль, необитаем. На нем есть удобные лагуны для стоянки флотилии, различная живность, но, к сожалению, отсутствуют источники воды.
„Поэтому-то, здесь нет карибов!“ — сделал вывод капитан Уиддон.
В тот же вечер, Уиддон приказал следовать к другому острову. Утром, корабли достигли его. Небольшой коралловый остров, покрытый густым тропическим лесом, две трети которого занимала плоская равнина, переходящая на западе в небольшую возвышенность, был окружен непроходимым коралловым рифом. Полдня пришлось кораблям плыть вдоль его побережья, пока в западной части моряки не нашли проход в живописную обширную лагуну. За это они были вознаграждены. Лагуна изобиловала рыбой, тропический лес — съедобными плодами. На острове были замечены многочисленные стада расплодившегося и одичавшего рогатого скота, коз и свиней. Небольшое количество домашних животных, по традиции, заложенной еще Генрихом Мореплавателем, испанцы оставляли для размножения на необитаемых островах в надежде, что изголодавшиеся в путешествии через Атлантический океан моряки смогут ими пополнить запасы своей провизии. В прибрежных болотах обитали дикие олени, множество лебедей и уток. Но самый большой подарок преподнесла морякам одна из трех пещер, обнаруженных на склоне берега, рядом с лагуной. Ее вход вел в просторный грот с большим озером, наполненным чистейшей пресной водой. Услышав это известие из уст разведчиков, Уиддон немедленно распорядился перевезти больных на берег лагуны.
Высадка на остров отняла последние силы у здоровых членов экипажей. Они размещали больных прямо на берегу, в тени густых крон пальм и отправлялись на корабли за новыми их партиями. Другие занимались отстрелом животных, чтобы приготовить пищу для больных пораженных скорбутом и себя.
От здоровой пищи и отдыха больные начали быстро выздоравливать и восстанавливать свои силы. Скорбутом больше никто не заболел. „Жаль, что не вернуть тех, кто умер!“ — грустили оставшиеся в живых моряки! А умерла, ни много, ни мало, третья часть отправившихся в плавание.
Василий Скурыдин большую часть времени проводил на корабле. То, его оставлял за себя капитан Миллер, то просил побыть вместо него Кристофер Джонсон. Обоим нельзя было отказать: Джонсу Миллеру — потому, что он был начальником; его первому помощнику — из-за того, что Василий иногда нуждался в его помощи. Наконец он сам, должен был находиться на корабле за самого себя. Но когда ему удавалось вырваться с корабля, он полностью посвящал себя удовольствиям, которые можно было получить на острове. Их было немного: вымыться пресной водой и выстирать одежду, пострелять из лука, увязавшись со специальной командой, которая занималась охотой на одичавших коз и свиней, самому заняться рыбалкой, подкарауливая здоровых рыбин сидя с острогой на верхушке какой-нибудь скалы, выступающей из воды. Иногда просто хотелось побыть одному. Василий мог позволить себе это. Друзей, кроме главного стюарда Деворы Смита, ни среди джентльменов, ни среди моряков, он не нашел. Но с тех пор, как Василия перевели на „Толстушку“ они ни разу с ним не встречались. Тем не менее, попыток помыкать им, как это бывает в любом мужском обществе, разделенном на компании, с людьми, которые не принадлежат ни к одной из них, не было. Василий не только себя не давал в обиду, но и защищал других.
Хуже было тем, кто в силу разных причин не мог постоять за себя. Таким изгоем стал испанец, выкупленный из плена у индейцев. Его вера была причиной постоянных насмешек и издевательств над ним со стороны моряков. Испанца заставляли делать всякую черную работу и просто быть на побегушках. Хилое телосложение и опять же принадлежность к католикам (а, следовательно, к прямым врагам) не позволяли ему дать отпор ни морально, ни физически. Так уж случилось, что Василию пришлось заступиться и за него.
Произошло это как раз в один из дней, когда Скурыдин смог отдохнуть на берегу. Он сидел на берегу в тени пальмы, а рядом на камнях сушились его выстиранные порты и нательная рубаха. „Настоящий рай“ — восхищенно думал Василий, глядя на ослепительно белый песок пляжа, голубую гладь лагуны и густую зелень, покрывающих пологий склон берега невиданных деревьев тропического леса. — Что люди делят здесь? Ведь ничего не надо делать! Наклонись и возьми!». Блаженно жмурясь, Василей протянул руку и поднес к губам уже рассеченный ножом на две половинки кокос. Из разреза потекла прохладная мутная жидкость. «Какая дрянь! Разве только утоляет жажду!» — напившись, решил он и опрокинулся на теплый песок, решив подремать, пока высохнет одежда. Но заснуть ему не дали. С пляжа неслись какие-то крики, слышались глухие удары. Василий, подтянувшись, сел и огляделся. Справа от него стояли шесть матросов с «Барк Ройяля» и по очереди пинали свернувшееся в клубок тело. А один из них, отошел в сторону и, разбежавшись, всей своей массой прыгнул на лежащего.
— Эй! — предостерег их Скурыдин. — Прекратите! Вы ведь знаете, что за это может быть!
За драку на корабле и причинение физического вреда полагалось суровое наказание от плетей до килевания.
— За него нам ничего не будет! — продолжая упражняться в ударах ногами по бесчувственному телу, смеясь ответили матросы.
Не выдержав, Скурыдин подбежал к ним и стал оттаскивать от лежащего человека.
— Уйди и не мешай! Это испанец! Я его убью! — взревел здоровенный рыжий матрос, особо рьяно машущий ногами, и показал ему кулак размером с голову ребенка. — Я не посмотрю на то, что ты джентльмен!
Под левым глазом у бугая-матроса расцветал фиолетовым цветом синяк. Угроза не остановила штурмана «Толстушки».