— Да, тут нужен эзоповский язык! — сказал я и отвернулся, чтобы прекратить разговор.
Однако слова «эзоповский язык» совсем прогнали сон из глаз бедного человека. Бай Стоян долго вздыхал, вертелся на тюфяке, так что солома шуршала под ним. И только на следующий день он спросил меня, что такое «эзоповский язык». С наивной словоохотливостью я подробно объяснил ему. Он выслушал меня внимательно, но от своего намерения узнать, что пишет моя ученица, не отказался. Пришлось мне прочесть ему:
— «…Милый мой Вабассо, дорогое мое сердечко! Здесь у нас, как и повсюду, уже наступило царство холодной и дождливой осени. Изморозь покрыла листья деревьев и траву. Мороз сковал землю. Скоро выпадет и снег. Злые охотники тронутся по лесам и полям искать добычу. Ружейные выстрелы сотрясут долины. Где приклонишь ты свою голову? Целыми днями и ночами буду думать о тебе, мой Вабассо!»
Я продолжал читать монотонным шепотом, чтобы меня не слышали другие, а бай Стоян затаил дыхание и немного испуганно слушал меня. И далее в письме рассказывалось об осени и зиме, о морозе, сковавшем землю, о несчастном Вабассо, который бегает с холма на холм и нигде не может приклонить голову. После долгих и отчаянных попыток Вабассо находит спасение и защиту у кроликов, организовавших свой коллектив. Там он и получает «розовый листочек», который согревает бедного Вабассо своей нежностью. В конце письма следовали отрывки из поэмы Лонгфелло и неизменная подпись: «Вечно твоя Чио-Чио-сан!»
Прочитав до конца любовное письмо, я сложил его несколько раз и спрятал в потайной карманчик под подкладку одежды.
Бай Стоян молчал, подпирая голову ладонями. Хотел, кажется, сказать что-то, но не знал, с чего и как начать. Письмо удивило его. Оно показалось ему глупым, но он не знал, как поступить. Если скажет, что оно понравилось, то обманет и себя и меня. Если скажет, что ничего не понял, то оскорбит меня. В общем, это необыкновенное любовное письмо, которое должно было научить Бонку, как пользоваться «эзоповским языком», совсем его спутало и поставило в ужасное положение. Но нужно было что-нибудь спросить, и он поинтересовался:
— А почему Вабассо? Кто это — Вабассо?
— Вабассо — это такое имя.
— Почему не Петр, а Вабассо? Ты Петр, а не Вабассо.
— Да, я Петр, а Вабассо — имя одного из героев поэмы Лонгфелло «Песнь о Гайавате».
Глаза его стали еще шире. История кролика Вабассо, описанная американским писателем, оказалась не под силу бедному крестьянину. Что-то непонятное было в этом письме и нуждалось в объяснении. Поэтому я занялся тем, чтобы старательно растолковать ему причудливые образы, чтобы наглядно показать, что значит «эзоповский язык». Он сосредоточенно слушал мои объяснения. Они были, наверное, слишком путаными, и он недоверчиво молчал. Особенно необычным казалось ему то место в письме, где говорилось об изморози, покрывшей листья и траву, и лютой зиме, сковавшей землю. Понравилась ему аллегория с охотниками. Он понял, что речь идет о полицейских и агентах, которые преследуют революционеров. Только одного он не мог понять: почему революционер представлен кроликом. Ведь это обидно и неправдоподобно! Почему бы ему не быть, например, волком, или медведем, или оленем, в конце концов? Но кролик?.. Неужели все они — кролики?
— Да, конечно, — ответил я, — можно взять и какое-нибудь другое животное, хотя волк и медведь достаточно скомпрометированы в многочисленных баснях. В данном случае кролик — это беззащитный народ…
Бай Стоян остался недоволен моим объяснением. Имя Вабассо ему не нравилось. Он считал, что его нужно заменить. Обидно было и за народ, и за революцию. Ее делают отнюдь не кролики.
Легче оказалось с Чио-Чио-сан. Против этого имени он не возражал, хотя оно и звучало для него странно и непонятно. Когда я сказал, что имя японское, он только недоуменно спросил:
— Почему Чио-Чио-сан? Мало, что ли, болгарских имен, что ты дошел аж до Японии?
— Из-за звукового сочетания… Чио-Чио-сан звучит очень поэтично. Разве ты не чувствуешь музыки?
Бай Стоян засмеялся. Это меня задело, и я постарался объяснить ему, какую красоту несет в себе это имя и какую музыку… Причем связано оно с воспоминаниями, которые дают мне силу выдержать тюремный режим. Чио-Чио-сан — это символ верной и преданной женщины, которая ждет возвращения своего любимого, не изменяя ему. Каждый заключенный нуждается в такой верности.
— Это правда! — оживился бай Стоян. — Мы с Бонкой дали клятву верности. Представляешь, если бы ты сидел год за годом в тюрьме, а она бы там веселилась с разными бездельниками…
— Да, тяжело сидеть в тюрьме, если она веселится на воле…
— Вот то-то!..
Он положил руки под голову и долго смотрел вверх, в закопченный потолок, думая о чем-то своем… Потом подробно рассказал мне о Бонке. Она работает в гостинице, окруженная чиновниками и разными кровопийцами, не знающими счета деньгам… У нее были большие неприятности из-за какого-то адвоката Татарчева, который несколько раз пугал ее, что устроит ей проверку, а в качестве уловки предлагал плитку шоколада. Бонка брала шоколад и посылала его в тюрьму, пока бай Стоян не запретил ей делать это. Бонка перестала присылать ему шоколад.
— Могу обойтись и без него! — резко сказал бай Стоян и горько улыбнулся: — Мать моя на селе меня все время таким же кормила… — Он начал смеяться, но в глазах у него была грусть, которую он не мог скрыть. — Как будто только шоколада нам не хватало… здесь, в тюрьме… С ума сойти! Жизнь, жизнь! — вздохнул он. — Не знаю, какая твоя Чочка, но такой, как моя Бонка, нигде не сыщешь!