Ваня вскинул руки и навзничь повалился в сугроб. Ребята за ним.
Луна улыбалась.
На вершинах сосен сверкали звёздочками иглы инея, а сами звёзды едва мерцали…
— Слабоваты звёзды против луны! — сказал Ваня и вскочил на ноги: не обморозились бы ребятишки. Всех растормошил, оглядел:
— Айда в приют! Где наша не пропадала? Достучимся!
Побежали наперегонки, чтоб согреться.
На следующий день в приют приходил человек от мастера Шорина. Ребятам было велено на фабрике не показываться.
— Гуляй! Гуляй! — радовались ребята.
Стали думать, куда такое богатство девать — свободный день.
— Бежим на Клязьму с гор кататься! — Миня с Гриней, играючи, тузили друг друга, так им было весело.
— На горах только одежду рвать, на базар пошли! — предложил Кочеток, мальчик рыжий, а потому и страшно задиристый. Попробуй, назови его рыжим, так и кинется в глаза.
— А чего на базаре хорошего? — вздохнул Вася Шарик. — Побираться?
— Есть люди, у которых и просить не надо, — возразил Кочеток, — сами дают. Хоть семечек дармовых погрызём.
Ребята посмотрели на Ваню, что он скажет. А Ваня вдруг улыбнулся, глаза сощурил, голову пригнул. И все тоже пригнулись, чтоб секрет мимо ушей не пролетел.
— Братва! — сказал Ваня. — Нынче в казарме за чугункой Анисимыч книжку будет читать. Про Стеньку Разина! Шелухин, прядильщик, приходил его звать. Мы ведь с Анисимычем рядом работаем.
Пётр Анисимович Моисеенко сам о себе говаривал:
— Я — стреляный воробей.
Был он из смоленских крестьян, но работал в Петербурге, участвовал в стачках, забастовках, отбыл сибирскую ссылку.
Ткач он был очень хороший, но у фабриканта Морозова для всех одно правило. Хорошо ли сработал товар, плохо ли — браковщики писали штраф, чтоб убавить ткачам заработок.
Позвал браковщик Моисеенко и говорит:
— Пожалуйте вашу книжку — штраф записать.
Пётр Анисимович удивился и просит: