Батраков встал и пошел вместе с Кедровым.
Когда они вернулись, Песковой спросил:
— Может, поедим?
Они быстро и без особой охоты поели, Мокеич своим и Женькиным ремнями связал пленному руки и ноги, сел неподалеку от него, остальные легли и дремали, пока не ударил далекий и глухой гром. Тогда они нервно поднялись, вышли на опушку и стали смотреть в небо. В небе, свисая к земле черными лохмами, шли низкие тучи. Их подгонял напряженный ветер, он гнал тучи из края в край. Кривые ветвистые молнии разламывали небо. В небе грохотало и трескалось, потом оно лопнуло, и из него хлынули струи.
Они стояли под этими струями и радовались.
— Повезло, — сказал Батраков Кедрову.
— Да.
— Проскочим! Проскочим! — говорил Песковой пританцовывая. — Под такую симфонию батальон провести можно — на два шага ничего не слышно.
— Зато на два километра видно, — тихо сказал Никольский.
Кедров быстро развязал пленному ноги.
— Пошли.
Батраков подождал, пока пленный поравняется с ним.
— Если хочешь жить, — ни звука, даже если ранят.
Тарасов сунул Кедрову вальтер.
— На, вдруг автомат заест.
Кедров загнал патрон в ствол и спрятал вальтер за борт шинели.
Гроза разразилась вовсю, скоро на земле не осталось и клочка сухого, но они шли и радовались и потокам воды, и темноте, и грохоту грома, и только при вспышках молнии приседали и замирали, и в эти мгновенья замирали и их сердца.
Несколько раз они слышали рокот моторов, неясные немецкие слова, и Мокеич уводил их в сторону. Они спустились на дно оврага и пошли по нему то берегом ручья, то по ручью, там где дно оврага было очень узким. Они промокли до нитки, в сапогах у них хлюпала вода, и ногам было так холодно, как будто они шли босыми.
Овраг становился все уже и мельче, и они двигались все медленней и осторожней, стараясь не шлепать по воде. Когда до края оврага можно было достать рукой, Мокеич остановился и потер ладонью грудь над сердцем.
— Ну все, надо вылезать, — сказал он Никольскому и сел в холодную жижу.
Никольский шепнул Женьке:
— Поможешь деду.