Она, казалось, не слышала.
– У нее много имен. La Trapera, Собирательница. La Huesera, Костяная Женщина. Na'ashje'ii Asdiaa, Женщина‑Паучиха. Мать Дней – Мать‑Созидательница‑Богиня всех существ и свершений. Мать Нике – повелительница всего темного. Дурга – госпожа небес и ветров, а также людских мыслей, из которых возникает реальность. Коатликуэ, которая рождает новую вселенную, коварную и неуправляемую. Геката – старая провидица… Девушка‑старуха живет в каждом из нас. Она в мире духа, в мире между мирами, в Rio Abajo Rio, в реке под рекой. Там, где духи воплощаются в образы. Она стара, старше, чем океаны, ее века не счесть, она извечна. – Нефрит чуть вздрогнула, словно очнувшись от странного сна.
Звучало почти как словесный портрет кого‑нибудь из древних эль‑ин.
– Здорово. Я и половины слов не поняла.
– Простите. Это мое хобби. В некотором роде.
Понятно. Удирает в головоломную философию всякий раз, когда с души начинает воротить от бесконечных интриг и трусливых компромиссов. Знакомо.
– Но почему старуха? – Этот вопрос действительно ставил меня в тупик. Зачем Эль было представать в таком странном обличье?
Арр‑леди как‑то очень внимательно рассматривала свои ногти. Чувствовалось, что ей до жути хочется спросить, были ли все эти вопросы чисто гипотетическими. Но маленькая женщина не могла не понимать, что ответа не получит.
– Предполагается, что девушка‑старуха показывает нам, что означает быть не состарившимися, а умудренными.
– Н‑не поняла.
Она улыбнулась как‑то отстраненно и очень иронично.
– Перед эль‑ин такая проблема обычно не стоит. Вам, боюсь, не грозит ни то, ни другое!
– О!
“Вот теперь я окончательно запуталась”. Или это было оскорбление?
Нефрит смотрела на меня, чуть склонив голову к плечу, и облако философско‑мифических образов и имен окутывало ее невидимой фатой. Когда‑то я подумала, что эль‑ин сочли бы для себя великой честью, выпади этой женщине судьба родиться в одном из наших кланов. Но только сейчас пришло четкое осознание ее… невероятности.
– А при чем здесь кости? – Кажется, мой голос прозвучал почти жалобно.
Она продолжила, говоря напевно и ритмично, точно рассказывая древнюю легенду.
– La Que Sabe собирает кости. Это ее работа – вызывать мертвые и расчлененные части самих себя, мертвые и расчлененные аспекты самой жизни. Та, что воссоздает из того, что умерло, – всегда двойной архетип. Мать Творения – всегда еще и Мать Смерти, и наоборот. Из‑за этой двойной природы и двойной задачи она ставит нас перед необходимостью великого труда: понять, что вокруг нас, подле нас и внутри нас самих должно жить, а что должно умереть. Определить срок того и другого. Позволить умереть тому, что должно умереть, и жить тому, что должно жить. – Ее пальцы побелели, вцепившись в поводья, губы сжались. Я отвернулась, почти физически ощущая мужские взгляды, буравящие спину. Даже северд‑ин прислушивались – невероятное для них событие.
– А пение?
– Пение над костями. Пение над духом. Над осколками своих снов. – Я вздрогнула.
У нас внутри кости дикой души.
У нас внутри возможность снова облечься в плоть и стать тем существом, которым мы когда‑то были.
У нас внутри кости‑ключи к тому, чтобы изменить себя и свой мир.
– Я не понимаю.
– Это вне понимания.
У нас внутри дыхание, наши страхи и наши стремления. Онисливаются в песнь, гимн творения, который мы так страстно желаем спеть.
А еще внутри живет Старуха, которая соберет все это вместе. Она поет над костями, и, пока она поет, кости обрастают плотью. Изливая тоску и смех над собранными костями того, чем мы были когда‑то, мы “воплощаемся”.