— Герр лейтенант! — позвал я.
Лампу снова направили вниз, ослепив меня.
— Черт возьми, что ещё?
— Герр лейтенант, позвольте доложить, здесь какой-то странный шум.
Последовала пауза.
— Что за шум?
— Похоже на грохот и треск, герр лейтенант, звук, мне кажется, идёт снизу.
Снова молчание, прерываемое дрожью и приглушёнными толчками. Потом Залески крикнул:
— Мы тебя поднимаем.
Я вылез из колодца, как пророк Иеремия, и обнаружил, что корабль внезапно оживился. Люди вбегали и выбегали из кают, на палубе и по трапам наверху топали многочисленные ноги, а вахта правого борта торопливо возилась с такелажем, разворачивая парус.
Матросы уже трудились, перетаскивая орудия на батарейной палубе к правому борту, чтобы устранить крен.
— Но как же помпа, герр лейтенант?
— К чёрту помпу, подождёт. Сейчас нужно позаботиться о более важных вещах. Давай, лезь на рею!
И я вместе с остальными полез ставить парус.
За восемь месяцев в море я неплохо приспособился к такой работе, так что даже с закрытыми глазами или во сне сумел бы проделать путь к своему месту на бом-брам-рее бизань мачты, зоне ответственности сорока кадетов, поскольку парус здесь несколько меньше, и, соответственно, работа легче, чем на других двух мачтах, но всё же на одну мачту команде меньше работы.
Я вскарабкался по вантам и качающимся пертам, соскальзывая вниз, поскольку корабль всё ещё кренился на левый борт.
Рядом трудились мой друг Макс Гаусс, наш товарищ по кают-компании Тарабоччиа и кадет-четверокурсник Арвей. Стоило нам распустить сезни, удерживающие свёрнутый парус на рее, я понял, что это не простая тренировка, только чтобы экипаж не расслаблялся — впереди с ужасным грохотом поднялось облако красной пыли, а за ним последовал всплеск, означавший, что перерезали якорный канат, чтобы в спешке отплыть. Однако не было времени удивляться.
Мы отдали последний сезень, и парус скользнул вниз, а в это время матросы на палубе налегали на фалы, чтобы его расправить. Гаусс и я, как обычно, остались наверху, чтобы присмотреть за бык-горденями, но Залески крикнул нам:
— Забудьте о бык-гордене! Мигом на палубу и к брасам!
Явно произошло что-то серьезное, поэтому мы с Гауссом соскользнули на палубу по грот-стень-фордуну, вместо того чтобы, как положено, спуститься по вантам.
Спустившись вниз, я понял — «Анхарад Притчард», стоящий на причале рядом с нами, охвачен тем же непостижимым безумием, что и наш корабль, чем бы оно ни вызвано. Они и так собирались отплывать, но сейчас поднимали якорь и разворачивали паруса, как будто с берега надвигается сам дьявол. Бросив случайный взгляд на морской горизонт, я заметил пересекающую его необычно прямую тёмную линию, однако в тот момент мне это ни о чём не говорило.
Уже внизу, на палубе, я вместе с остальными налегал на брасы, чтобы развернуть реи по ветру — дул легкий утренний бриз. Когда корабль начал движение, я заметил, что воздух наполнился легкой, но неприятной вонью тухлых яиц, а море вокруг нас прямо-таки закипело, на поверхность кверху брюхом всплывала оглушенная рыба. Происходило что-то ужасное. Теперь уже вся гавань Тальталя звенела от какофонии колоколов, сирен и грохота якорных цепей в клюзах — все спешили убраться прочь, или, по крайней мере, вытравить побольше каната, чтобы пережить надвигающееся нечто.