Гераська еще сильнее прижался спиной к холодным сырым бревнам.
Прямо перед ним — дверь; слева — выбитое оконце, оттуда пробивался мертвый свет луны, заливая щелястые половицы; направо — невысокий полок и зевластая каменка без дверцы. Крепко пахло измочаленным веником, остывшей золой и застоялой сырью.
— Эй, вылазь! — совсем рядом (Гераське почудилось — над самым ухом) раздался голос.
Гераська обмер и весь облился потом. Заслонив свет, в оконце просунулась голова.
Зачем-то крепко зажмурив глаза и весь натянувшись, как тальник под ветром, Гераська качнулся вперед и выстрелил в упор. Чувствуя подкатившую к горлу тошноту, снова прижался спиной к стенке. Человек в оконном проеме молча, будто пиявка, отвалился назад.
На миг наступила могильная глухота, потом за стеной взвыли:
— Сторонись, не суйся!
— При оружии, обглодок!
— Эй ты, красная сволочь, молись!
Гулко ударили выстрелы. Пули, влетая в оконце, чмокали в трухлявые бревна. Одна из них высекла длинную голубую искру из каменки и рикошетом ожгла Гераськин лоб. Он испуганно вскинул руку и почувствовал на пальцах горячее и липкое. «Попадешься — жилы мотать станут, — вспомнились слова командира. — Ну и ты не жалей. На то и классовая борьба». Гераська стиснул зубы, как на чужих ногах шагнул к оконному проему и выстрелил еще. Отскочил, чувствуя, как дрожат коленки.
За стенкой послышался стон.
— Чего с ним цацкаться! — завопил кто-то. — Подпалить! Эдак он нас всех перепятнает!
— Соломы тащите! Враз выкурим, — тенорил чувал. (Гераська уже различал его по голосу.)
— Погодьте, я придумал, — остановил их Парамонов. — Дуриком не взять.
За стеной недобро стихло.
«За соломой побегли. — Тоскливо сжало сердце. Пощупал барабан. — Шесть пуль еще…»
По лбу щекотливо стекала теплая струйка. Гераська вытер ее рукавом, вспомнил, как в одной деревне видел замученного колчаковцами большевика. Он был весь в засохших потеках крови. На спине и груди ему вырезали звезды. Говорили, последним патроном хотел себя решить, да осечка произошла…
У Гераськи подкосились ноги, когда услышал сдавленный родной голос:
— Герась, ты, что ль?
— Он, он, говорят тебе! — гундосил Парамонов. — Эй, Гераська, тут вот матерь твоя! Слухай ее!
Гераська напрягся. За стеной тишина.
— Чего молчишь, ведьма? — сорвался тенорок чувала на высокой ноте. — Вызывай!