— Вы вместе пришли на Голгофу?
— Нет, мы были уже там и стояли возле своих крестов, когда, наконец, привели Его.
— Вы говорите «мы», кто это были «мы»?
— Я, Измерай, и другой осужденный, Амврий.
— Это имя второго разбойника?
— Да, — проговорил он, как о добром знакомом.
— Расскажите мне что-нибудь о наружности Христа.
— Он среднего роста, тонкий. С золотистыми вьющимися волосами. С темно-синими глазами, дивной красоты…
— Как он был одет?
— В белую рубашку без швов. И коричневый плащ. — Больной говорил твердо, с уверенностью, точно прибивая слова.
— Он был измучен?
— Но держался, как царь. Свободно, просто и красиво.
— И все-таки Его лицо носило следы побоев?
— Очень! Видимо, римские легионеры били его бичами со свинцовыми наконечниками. Все Его лицо было испещрено синяками.
— А вас легионеры били перед казнью?
— На Голгофе нет. А я помню только Голгофу…
Мичман спросил:
— А не встречали ли вы когда-нибудь в жизни поручика Демьяна Петровича Нуралимбека?
По лицу больного прошло будто темное облако. Видимо, он делал сильнейшие усилия, напрягая память. Его лицо, опушенное черной бородкой, порой словно содрогалось от этих усилий.
— Нет, — наконец ответил он со вздохом, — с таким человеком мне не приходилось встречаться. Ни разу!
— Вы знаете, что вы больны? — задал ему снова внезапный вопрос мичман, точно желая сразить его этой внезапностью.
Он как будто смутился, но тотчас же оправился и ответил: