— Он не оставил тебе перед уходом письма?
— Ничего подобного. Он слишком спешил к этой особе.
— Какой особе?
— Ну, той, с которой встречался на болоте. Как будто такие вещи могут пройти незамеченными! Ты тоже так считаешь, мой бедный малыш. В твоем возрасте это еще… Словом, я надеюсь, что ты знаешь, что делаешь, хотя…
Мне следовало догадаться раньше. Мать была в курсе всего. Но каким образом? Кто ей донес? Неужели за мной следили из-за каждого дерева, из-за каждой ограды, каждого пучка камыша?
— Речь не обо мне, а о папе, — отрезал я. — Он умер.
На сей раз ее руки замерли. Мать посмотрела на меня в упор, не выказывая ни малейшего волнения.
— Я этому не верю, — сказала она. — Такие люди, как он, живут долго, заставляя страдать других. Кто тебе сообщил?
— Не важно. Просто я знаю.
Мать вновь принялась вязать, теперь уже медленно, с остановками. Глядя на свитер в зачаточном состоянии, который терзали ее спицы, она спросила:
— Где он похоронен?
— Понятия не имею.
— Тебя вызывали в полицию?
— Нет.
Я не мог показать ей билеты, потому что не имел права выдавать Франсуазу Хинкль, так же как не мог дать прочесть такое пылкое и отчаянное письмо отца. Я не был настолько злым.
— Короче говоря, — продолжала мать, — ты ничего не знаешь, это лишь предположения.
— Я делаю выводы.
— А! Вы слышите: он делает выводы. Мой сын делает выводы.
Мать смеялась, уткнувшись носом в свой клубок шерсти, так как ее учили смеяться вежливо.
— До чего же ты бываешь наивным, — продолжала она. — Это немыслимо: доктор медицинских наук, и такой олух. Ты знаешь, почему я молчала? Потому что я уверена, что он скоро вернется. Через несколько недель эта женщина ему надоест, как мы ему надоели… Да, мы! О! Слушай, я ведь могу тебе сказать… Возможно, это откроет тебе глаза… Мы были тремя девушками на выданье, и отец спешил нас пристроить. Поэтому Рауль оказался желанным гостем, можешь себе представить. Он влюбился во всех трех сразу… чуть было не женился на бедной Антуанетте, а потом остановился на мне. Но Елизабет ему тоже очень нравилась.
Мать прижала вязанье к груди и закрыла глаза.
— Мы невероятно ревновали друг к другу, — произнесла она сквозь зубы.