Она кольнула меня взглядом.
— С ней тетя и Фушар. Главное, Фушар… Она ходит за ним как привязанная.
— Вы даете ей успокоительное?
— Успокоительное? Только этого не хватало.
— Вы когда-нибудь показывали ее невропатологу?
На сей раз ее терпение лопнуло.
— А почему бы не психиатру? — возмутилась она. — Надеюсь, ты приехал не затем, чтобы нас попрекать?
— Нет-нет, мама. Я просто спросил. Как Клер отнеслась к папиному исчезновению?
— Она выглядела встревоженной, подавленной… Кажется, даже всплакнула.
— Но ни о чем не спрашивала?
— Нет. Да она никогда ни о чем и не спрашивает… Принимает вещи такими, какие они есть. Она может выкинуть из головы то, что ее беспокоит. Тем лучше для нее.
— Ну а ты, мама? Давай спокойно все обсудим. Что ты сама об этом думаешь? По-твоему, он мог вот так, ни с того ни с сего, взять и уехать — просто потому, что ему надоела здешняя жизнь?
Мать поднялась.
— Поговорим о другом, — сказала она. — Что тебе приготовить на ужин?.. Мне нужно предупредить Эжени.
Сам понимаешь, я постарался ничем не выдать своих чувств. Мне удалось разыграть любезность.
— Ничего особенного. Овощной отвар, вермишель, что-нибудь молочное… Лекарства я привез. Не стоит беспокоиться.
— Обед ровно в семь. Не забудь.
Меня так и подмывало сказать, что там, откуда я приехал, я сам отдавал приказы… Но я предпочел промолчать.
Столовая… Теперь надо описать тебе столовую. Я далек от критики. Да и с какой стати? Просто припоминаю. К тому же это действительно прекрасная комната: двадцать четыре гостя могут здесь усесться за массивным столом — Бог весть какой эпохи! Надо будет выяснить. Когда я был маленьким, меня все это не удивляло. Тогда я еще не научился жить в тесноте. И не мог оценить простор.
Итак, большая красивая комната: с одной стороны свет льется сквозь стеклянные двери, выходящие в парк, с другой, противоположной, стороны два окна смотрят во двор, который матушка все еще именует парадным. Всюду деревянная обшивка, даже на потолке с выступающими балками, и все прочно заделано кирпичом — работа нашего славного Фушара. Ты, верно, думаешь, что на стенах висят отцовские работы. Ничего подобного. Они изгнаны отовсюду, кроме его кабинета и спальни. Сам замок, все его службы, прилегающие земли, угодья — все принадлежит матушке. У отца не было ничего, никакой собственности, кроме ренты; так что на стенах столовой ты увидишь лишь натюрморты, то есть изображения неживой природы — мертвее не бывает. Ими всегда можно полюбоваться в провинциальных магазинах: ну там, кувшинчик, три груши, гроздь винограда, непременный фазан в золотистом красно-коричневом оперении; или же карп и щука, а по бокам — серебряные подсвечники.
Отец всегда глядел поверх всего этого антуража. Целых тридцать лет.
Да, я еще забыл назвать великолепный старинный камин, вечно набитый огромными поленьями. Зимой мы ели на кухне — ее легче отапливать.