Ирен обошла чердак, остановилась перед кубками, на основаниях которых были выгравированы названия городов, где Жак одерживал победы: Брюссель… Экс-Лa-Шапель… Виши… В Виши ее кобыла два раза дала сбой, а у Жака был триумф. Забавно, она больше не сердилась на него за это, ну, почти нет. В конце концов, он ведь тоже все потерял из-за Патриса. И теперь тайна навсегда останется между ними. Патрис!
Она услышала, как катится по гравию коляска, и поспешила к окну. Амалия усадила ребенка, обложив его подушками, и он, глупо улыбаясь, хлопал в ладоши. Ирен пожирала его глазами. Волосы у него были действительно темно-русые, и изящные завитки вились над его лбом. Он схватил свой палец и запихнул его в рот, вдруг став очень серьезным и сосредоточенным. Движение коляски укачивало его. Он смыкал глаза, уже охваченные сном, но еще упорно сосал палец. Амалия направлялась к беседке, где, конечно, собиралась сесть и повязать. Ирен подтащила старый чемодан к окошку и удобно устроилась. Но Амалия миновала беседку и пошла дальше, к пруду. Бинокль был все время нацелен на спящего ребенка. Но картинка становилась все меньше и меньше. Ирен отняла бинокль от глаз. «Могла бы и оставить мне его», — подумала она. Решение было принято, пока она спускалась по лестнице. Она позвонила нотариусу.
— Альбер, помните, вы мне недавно предлагали, если я захочу погостить у вас несколько дней…
— Ну конечно же. Как только вам будет угодно.
— Я подумала… А если бы… сейчас… вы бы смогли меня принять? Я устала от этого дома. И потом, здесь меня осаждают воспоминания.
— Ну так дорогая моя Ирен, считайте, что мы договорились. Сюзанна заедет за вами.
— Нет! Нет! Не беспокойте ее. Меня отвезет Жюссом. Спасибо. Вы, правда, оба очень любезны. Я вам не надоем, будьте спокойны. Три-четыре дня, не больше. Просто чтобы немного отвлечься.
Она в спешке собрала чемодан.
— Я понимаю, мадам необходимо общаться с людьми, — сказала Франсуаза. — Лa-Рошетт — это немного тоскливо. И потом, мадам здесь ничего не держит.
Жюссом уже подкатил к крыльцу.
— Счастливо, — снова заговорила Франсуаза. — Пусть мадам развлечется немного. Доброго пути.
Три дня все было спокойно. Ирен и Сюзанна бродили по улицам, останавливаясь то перед ювелирным магазином, то перед модной лавочкой. «Смотрите-ка, Ирен, вот этот костюмчик… Как он пойдет вам! Не будете же вы всю жизнь ходить в черном!» Была прекрасная погода. Было прекрасно обо всем забыть. Где-то за кулисами жизни продолжалось следствие. А Ирен не хотела и знать о нем. Ей нравилось, что ее повсюду водят, радостно было скромно смешиваться с толпой и замечать в витрине собственный силуэт, будто дружелюбную спутницу. Но потом, на четвертый день, поджидая Сюзанну, которая покупала журнал «Элль», Ирен рассеянно поглядела на одну из витрин. Там было бесконечное множество детских одежек: комбинезончики, пальтишки, чепчики, пижамки, а дальше, на прилавке — вязаные башмачки, украшенные голубыми ленточками. Ирен не могла оторвать от них глаз.
— Идемте же, — позвала Сюзанна.
Ирен покорно пошла за ней. Говорить ей не хотелось.
— Давайте выпьем по чашечке чаю, — предложила Сюзанна. — Вы устали.
Они вошли в кондитерскую, и Ирен согласилась съесть ромовую бабу.
— Простите меня, — заговорила она. — Я все думаю про эти маленькие туфельки.
— Ну что вы, — сказала Сюзанна, — не надо так болезненно реагировать.
— Да нет. Не в этом дело. Совсем не в этом. Я говорила вам, что отдала Амалии все вещи Патриса? Так я теперь не знаю, правильно ли я поступила. Что она обо мне подумала? Конечно, она меня поблагодарила. Но в глубине души… Вам не трудно вернуться со мной в этот магазин? Я бы купила что-нибудь для ее сына.
— Честно говоря, Ирен, я не понимаю вас.
— Ну как же. Я вам сейчас объясню. Амалия не может простить себе, что не смогла защитить Патриса. А я… Господи, все это очень сложно… Ну вот, если так понятнее, я бы на ее месте, получая эти вещи, подумала бы: «Не презирает ли она меня, вот так избавляясь от всех этих вещичек, сплавляя их мне?..» Понимаете? Так вот, если сейчас я сделаю подарок Жулиу, я сглажу прошлое… На Жулиу мне плевать. Но я не хочу, чтобы его мать считала меня не такой, какая я есть.
— О! Бедная моя, как же вы умеете себя мучить. Ну хорошо, идемте покупать этот подарок.