— Мария уже достигла брачного возраста и, разумеется, незамедлительно отправится в Англию, — решительно заявил Генрих.
— Вот как? Я об этом еще не слышал. Меня это известие огорчает. И кто же принял столь внезапное решение? Золотая Мари, как вы сами относитесь к подобному приказу? — обратился к ней Франциск, испытующе глядя своими сузившимися черными глазами.
— Я буду счастлива воротиться на родину, Ваше величество. Ведь я настоящая англичанка и воспитана в Англии, хотя служба при вашем дворе придала этому воспитанию блеск. Конечно же, я буду с грустью вспоминать доброту любимой всеми нами королевы Клод. Она всегда была ко мне благосклонна, какие бы ошибки я ни допускала по неразумию.
Сердце у Марии затрепетало при этом дерзком ответе, о котором она так долго и горячо мечтала. Она предприняла попытку мило улыбнуться и сделать вид, что побуждения у нее самые бесхитростные. Франциск сердито сверкнул глазами, но тут же раздался голос Генриха — на этот раз более непринужденный, почти веселый.
— Не огорчайтесь так сильно, брат мой Франциск, из-за того, что ваша королева потеряет одну фрейлину. Уверяю вас, такая красота и такой ум не пропадут втуне. Я сам подыщу для «золотой Марии» достойного мужа-англичанина, и она станет служить при дворе своего государя.
Мария отчетливо видела, как Франциск сжал зубы, а его тонкие пальцы впились в ножку кубка, наполненного рубиновым вином.
— Завидую мужу, которому достанется такое сокровище, — проговорил он. — И если мы с вами, верный друг мой Генрих, действительно так похожи, как о том говорила сегодня ваша дорогая сестра — это когда я положил вас на лопатки, — то мне, быть может, следует завидовать и вам? — Он громко, отрывисто расхохотался, а Мария сделала реверанс и повернулась, чтобы уходить, хотя формально ей не было дано такого позволения. Она чувствовала на себе пристальные взгляды трех сотен гостей, наполнявших пиршественный зал, однако не в силах была находиться дольше при этой пикировке двух государей, каждый из которых располагал обширной и грозной властью.
— Мария, — долетел до ее ушей голос короля Генриха, и она вернулась на место.
— Да, Ваше величество?
— Я призову сейчас вашего отца, хочу обсудить с ним некоторые дипломатические дела. Я бы хотел, чтобы вы подождали меня — и своего отца — в передней комнате.
— Как пожелаете, Ваше величество.
— Я не приказываю вам, Мария. — Голос стал вкрадчивым. — Я всего лишь прошу.
Ей сейчас же вспомнились точно такие слова, сказанные когда-то Франциском, — слова, которыми он обманул ее глупое сердце, прежде чем совратить в той маленькой комнате Амбуазского замка.
— Я непременно исполню это, государь. — Ей удалось слегка улыбнуться, но чувствовала она себя обессиленной, смущенной, гордой и испуганной. С облегчением увидев, что обе королевы по-прежнему заняты беседой и не смотрят на своих супругов, Мария сошла с королевского помоста.
Когда давно желанное столкновение с Франциском оказалось позади и Мария вышла из зала по узкому коридору, увешанному гобеленами, она почувствовала слабость в коленках и непроизвольную дрожь. Оказавшись в передней комнате, она с удовольствием села в кресло, на бархатные подушки. В просторной комнате, где на гобеленах были сплошные змеи и хитрые лисы, огромный Генрих, похожий на медведя, казался далеким видением. Мария закрыла глаза, стараясь восстановить душевное равновесие и власть над собой, прежде чем ей придется снова предстать перед ними — королем, отцом… Она молила Бога, чтобы ей больше никогда не довелось увидеть вблизи Франциска, этого похожего на древнего бога François du Roi, который растоптал ее детские мечты ради собственного удовольствия и развлечения — и ради того, чтобы расплачиваться за свои проигрыши в кости.
— Мария, вы хорошо себя чувствуете? У вас есть силы оставаться или же мне проводить вас в Гин?
Ее глаза мигом раскрылись при звуках знакомого голоса — Стафф! Он стоял совсем рядом, и Мария с неудовольствием вынуждена была признаться самой себе, что и в изысканном наряде из раззолоченного бархата и тяжелой парчи он выглядит таким же красивым и мужественным, как тогда, на борцовской арене — покрытый потом и перепачканный землей. Могучие плечи распирали дорогую ткань, дублет туго обтягивал мощные мышцы груди, плоский живот и узкую талию, а под чулками четко обрисовывались крепкие бедра и голени. Вопреки всей неприязни, которую Мария старалась выказать Стаффорду, ее глаза украдкой метнулись к затканному золотой парчой гульфику, где сходились могучие чресла. Потом она перевела взгляд и встретилась с его взглядом, неспешно ее изучающим; между ними, как и всегда, словно молния проскочила, только что искры с треском не посыпались.
— Вильям Стаффорд, вы меня преследуете? Могу я взглянуть хоть куда-нибудь без того, чтобы увидеть вашу персону? Вас король прислал?
— Нет, Мария. Ваш отец. Вы не слишком утомились после столь рискованной беседы? Интересно, каково это — чувствовать себя маленькой пешкой, которую двигают туда-сюда два короля?
— Я не нуждаюсь в ваших дерзостях, мастер Стаффорд!
— Меня восхищает то, что под покровом любезности и покорности в вас по-прежнему пылает душевный огонь. Я также надеялся, что с сегодняшнего дня вы станете называть меня Стаффом.
— С чего бы это?