Джо. Прекрасно. Сядешь в лифт и поднимешься на четвертый этаж. Пройдешь в глубину, в отдел игрушек. Купишь мне игрушек на два доллара и принесешь сюда.
Том (изумленный). Игрушек? Каких игрушек, Джо?
Джо. Каких угодно. Маленьких, чтоб уместились на этом столике.
Том. Для чего тебе игрушки, Джо?
Джо (чуть сердито). Что-о?
Том. Хорошо, хорошо. Только не выходи из себя по пустякам. А что подумают люди, когда увидят, что такой дылда, как я, покупает игрушки?
Джо. Какие еще люди?
Том. Эх, Джо, Джо, вечно ты заставляешь меня валять дурака. Краснеть-то ведь приходится мне. Ты только посиживаешь в этой пивнушке, а всю грязную работу сваливаешь на меня.
Джо (отводя взгляд в сторону). Делай, что я тебе сказал.
Том. Ладно, только хотелось бы мне знать, к чему все это. (Хочет идти.)
Джо. Погоди. Вот тебе монетка, пойди к проигрывателю и опусти ее. В седьмой номер. Я хочу снова послушать этот вальс.
Том. Слава богу, что хоть мне не надо оставаться и слушать его. Что ты только находишь в этой музыке? Мы ее слушаем по десять раз в день. Почему бы нам не послушать номер шесть, или два, или девять? Там целая уйма всяких других номеров.
Джо (настойчиво). Опусти монету. (Пауза.) Сядь и подожди, пока не кончится музыка. Потом сходишь и принесешь мне игрушек.
Том. Ладно.
Джо (громко). И нечего строить из себя по этому поводу мученика. Подумаешь, важность какая!
Резким, привычно недовольным жестом, который ясней ясного говорит, что он не одобряет эту затею и не находит в ней ни капли удовольствия, Том сует монету в щель. Нетрудно, однако, заметить, что неодобрение это слишком подчеркнуто, чтобы быть искренним. По правде говоря, ему необычайно нравится эта музыка, но она его так смущает и тревожит, что он скрывает это под маской отвращения. Снова слышны звуки вальса «Миссури». Мелодия, исполняемая оркестром, звучит задумчиво и нежно, ведут ее медные инструменты, повторяя опять и опять свою скорбную тему. Не в силах понять, чем эта музыка так привлекает Джо и почему она так болезненно будоражит и смущает его самого, Том поначалу слушает с чувством, близким к раздражению. Но очень скоро он уже весь во власти этой томительно-печальной мелодии, повествующей о людском горе и о тоске по родному дому. Музыка разбудила в нем что-то поэтическое, чувства его в смятения, а он стоят растревоженный и взволнованный всем этим. А Джо безучастен и неподвижен, словно бы и не слышит музыки.
Джо (зовет). Ник.
Ник. Да?
Джо. Если не возражаете, опустите опять монету в проигрыватель. Номер…Интересует его — Том.
Он оборачивается и глядит на него. Бесшумно входит Китти Дюваль, проживающая рядом, за углом, в одном из номеров гостиницы «Нью-Йорк». Медленно идет к стойке. Ее облик, повадка, движения — все в ней с предельной гармоничностью сочетается со все еще звучащей скорбной американской мелодией. Это ее мелодия, так же как мелодия Тома, это мелодия, которая была грубо вырвана у нее жизнью, подсунувшей взамен опустошенность и душевную изломанность. Похоже, она понимает это, и она злится, злится на себя; она полна ненависти к этому жалкому миру, полна сострадания и презрения к его трагическим, неправдоподобным, запутавшимся обитателям. Эта маленькая, крепкая женщина отличается той нежной я прочной красотой, которую не в силах уничтожить никакие превратности жестокой или грязной действительности. Красота эта представляет собой тот элемент бессмертного, который заложен в хороших простых людях и который обязан своей неизбывностью некоторым женским представителям рода человеческого, кем бы они по случайности или бессмысленности ни явились в этот мир, В Китти Дюваль с ее гневной чистотой и яростной гордостью есть что-то поистине значительное. Ее походка и манера держаться полны изящества и надменности. Джо сразу же распознает в ней человека незаурядного.
Китти (подходит к стойке). Пива.
Ник машинально ставит перед ней кружку пива. Она отпивает половину и снова прислушивается к музыке. Том оборачивается, и, когда взгляд его падает на Китти, все на свете, кроме этой женщины, перестает для — него существовать. Он стоит, остолбенев от восторга, в почти молитвенном благоговении перед ней.