— Меня огорчили. Так кто правил нами?
— Екатерина Вторая, представь себе.
— Что же ты молчала?
— Ты жаловался на обиду.
— Верно. Забыл. Кто сообщил о Екатерине?
— Мальчик, у которого ты спрашивал. Он где-то узнал, вернулся и сказал.
Рюрик и Геля спустились в станцию метро. Следом за ними спустился молодой человек в квадратных очках и в дубленке. Он подсказал через мальчика имя императрицы.
Сегодня давали «Короля Лира». Геля не любила спектакль за то, что она играла в нем в тяжелом шерстяном платье. Да еще на спектакле часто сидел главреж Илья Гаврилович Снисаревский с хронометром и карманным фонариком. Фонариком посылает сигналы актерам. Геля прикрыла глаза. Повторяла текст, повторяла в уме точно наигранные жесты. Не могла, не умела импровизировать. Все выучивала до деталей. Может быть, с Гелей это происходило оттого, что лично ей нечего открыть зрителям? «Ты наряжена в театр, как в платье», — сказал Леня Потапов. Он сказал правду, хотел Геле помочь. Леня поразительно честный и добрый. И он конечно же прав. И Геля это теперь с каждым днем все отчетливее понимает. Рюрик сидел напротив Гели вольно, свободно, будто в «Хижине» у Саши Нифонтова. У Рюрика — успех, и по справедливости. А такие вот актеры, как Геля, требуют для себя объяснения или — вернее сказать — уточнений; не умеют решать проблемы динамически, наглухо зависят от пространственного мира. Это все Рюрик о ней, о мире и о себе.
Сейчас пригласят на сцену. Ладони у Гели совсем влажные. Где припрятана бумажная салфетка? Надо вытереть ладони и слегка, чтобы не повредить грим, промокнуть лоб. Актер должен позабыть запах грима. Геле достичь хотя бы секунды согласия в самой себе и с окружающим.
Зарычит лев — с этого начинается спектакль. В зале замигает карманный фонарик Ильи Гавриловича, заработает его хронометр. Геля почувствовала — у нее от напряжения запершило в горле, высох рот. Охватила боязнь оговорок. И так — каждый раз. За что это наказание, эти муки! Ну какая она актриса, индивидуальность, личность? Котлета… Сказано ведь: буфетчицей быть ей в театре, билетершей, ну, в лучшем случае, заведовать шумовыми эффектами. Все так медленно в ней раскручивается.
Когда отыграли спектакль, разгримировались, переоделись, Рюрик подошел к Геле и сказал:
— Забери книгу, она мне портит привычную жизнь.
— Тебе? Портит?
— Со мной бывает.
— Что ты называешь привычной жизнью?
— Торчать под твоим балконТом.
— Грубый ты, Рюря.
— Я?
— Ты.
— Посоветуй, как жить дальше?
Геля в бессилии замолчала. Треснуть бы Рюрика по физиономии. Иногда так хочется.
— Честный я. До скукоты. Нет, — запротестовал Рюрик. — Отдай книгу! Она мне нужна.