Я стоял у окна, провожая взглядом карету, которая увозила женщину в черном дипломатическом балахоне. Это был кто угодно, но только не Керри Бонстер? как все привыкли думать. Замерев в ожидании, я воззрился на двери Мэри и, когда она вышла на улицу, я немного оцепенел. Как она это делает? Как она, не выходя из своей спальни на втором этаже, оказывается на первом и в совершенно другой комнате?
Незаметно подкравшись, я взломал замок в комнату Мэри, так как он был попроще и попал, как мне сразу показалось, в чулан.
Маленькая комната, совсем как та, в которой меня содержат, с такой же маленькой кроватью и серыми стенами. Было здесь лишь одно отличие — это небольшое квадратное окно, расположившееся высоко под самим потолком. В углу была узкая дверь с железным затвором, которая была не заперта. Я медленно ее открыл и увидел деревянную лестницу, ведущую на второй этаж. Я осторожно поднялся по ступенькам, стараясь издавать как можно меньше звуков, и вновь наткнулся на дверь. Прислушавшись, рискнул и толкнул дверь, и попал в спальню Керри. Точнее это скорее был кабинет, в котором немного неуместно стояла огромная деревянная кровать. Вот и весь фокус и ни разу не ведьминское колдовство, просто потайной ход между этажами. Здесь уже конечно было не так скромно: богатый рабочий стол, стеллажи забитые книгами, ламбрекены над двумя окнами и обнаруженные отдельные душевая с уборной. На столе был полнейший беспорядок из исписанной и мятой бумаги и переполненных папок. Мне пришлось долго повозиться с документами, чтобы хоть что-то понять. Обнаружив папку, в которой были явные указания о новой реформе, я понял, что это другой подчерк. Я сверился еще раз и растерялся, потому что получалось, что кто-то принес ей акт о церковной реформе и это явно один из старейшин. Он ей диктует что делать? Но зачем она ему подчиняется?
Рядом лежали четкие указания на счет десяти пунктов реформ его подчерком: три — убрать, три — оставить, четыре — смягчить. Она как раз делала наброски смягчающих законов. Остальное она уже решила. В голове начала прояснятся её роль, но мотивы? Из-за денег? Возможно.
Услышав лай собак, испугался, ведь я так увлекся изучением документов, что совсем потерял счет времени. Быстро поправив все как было? спустился вниз и встретился в открытых дверях с хозяйкой дома.
Мы на мгновение испуганно замерли? потом она быстро скомандовала:
— Приказываю тебе немедленно сесть, — я послушно сел на край кровати.
— Я знаю, что это вы, — произнес я и, она, прикрыв за собой дверь, сняла с головы паранджу.
Не глядя на меня? она села на другой край кровати и уже тихо спросила:
— И что ты еще знаешь?
— Вы пешка в руках старейшины или старейшин.
Она грустно хмыкнула.
— Хуже. Я козел отпущения.
— Зачем тебе… вам это? — похоже, Мэри и Керри окончательно переплелись у меня в голове.
— Чтож, если ты до сих пор не пытался тут истерить и все поджечь, то думаю ты готов к конструктивному разговору.
— Деньги?
— Поначалу да. Нужно было как-то жить, воспитывать Ханну? а сейчас уже нет. Скорее от большой любви к людям.
Я мысленно усмехнулся такой любви. Но потом? по ходу её рассказа мой мир впервые пошатнулся. Мозг все это время бившийся о глухую стену никак не мог поверить в то, что я ошибаюсь на её счет, но когда я вышел из её спальни, то и не знал что думать. Позади двери я оставил обычную девушку, которая боролась за выживание. В какой-то момент её истории она налила себе виски и дрожащей рукой пила и рассказывала.
— Не суди меня строго. Просто постарайся освободиться от навязанных тебе стереотипов и не верь ушам и глазам, вникай в суть. Однажды пелена упадет с твоих глаз и жить станет труднее, зато больше никто и никогда не сможет тобой управлять, — сказала она напоследок. — И Лаен, я приказываю тебе ни в коем случае не портить мое имущество, ни каким образом. Бочку, я так уж и быть, тебе прощу. У каждого из нас свои способы преодоления социального барьера.
Кроме всей этой каши в голове возникло неимоверное желание узнать, кто же тогда поджег дом.
Не знаю как у других людей, но у меня процесс мысленного разбора полета всегда проходит в полном одиночестве. Я, наверное, дня два ходил, как сомнамбула, переваривая и взвешивая информацию, взвалившуюся на мою голову. В первую очередь, возникло желание доложить обо всем своим друзьям из нашей небольшой «повстанческой армии», но когда я это себе представлял, то тут же возникал образ, как они меня засовуют в больницу для умалишенных.
«- Томас, слушай, а Керри наша оказывается вовсе никакой и не монстр, она людей любит, вот. Сама призналась. И в бочке один песочек оказался, я сам топором утром проверял. Да и отчеты она эти не сама составляла, она их наоборот, еще и смягчает, — говорю я такой им. А они меня раз и в усмирительную рубашку одели и по головке гладят, такие».