Он долго развязывал какие-то шнурки на протезе, потом оперевшись на меня, поковылял в конюшню.
— Иногда тяжело, — наконец ответил он мне. — но хочу рассказать тебе один случай. Госпожа будет недовольна тем, что я тебе это поведал, но думаю, ты не такой как все. Ты должен понять, пусть и со временем но должен. — я усадил его на табурет и подал тонкие кожаные ремешки, которыми он начал обвязывать себе ногу.
— Семь лет назад я заработал страшную инфекцию ноги, я был глуп и якобы горд и не хотел её отрубывать. Лучше смерть — глупо думал я. Нищенствовал, и вот однажды ко мне подошла женщина в балахоне и предложила сделку: я устраиваю скандал с её участием, а она платит за мое выздоровление и берет на пожизненную работу с проживанием. Я согласился. На центральном рынке я натолкнулся на неё и мы устроили скандал, после которого она якобы приказала отрезать мне ногу. Конечно же мне вкололи огромную дозу обезболивающего и началась казнь. Это страшно видеть, даже не чувствовать а просто видеть. Я кричал и плакал. Не от боли, как должны были все подумать, а просто прощаясь с частичкой себя. — Эдвард рассказывал сбито и эмоционально, видимо ему до сих пор было тяжело это вспоминать.
— Меня выходили здесь. В этом доме. Заказали лучший протез. И дорогущий, — он вновь замолчал и погладил костяную ногу. — Все мои знакомые думают, что я не пережил того дня. В любом случае, я сделал выбор, о котором сейчас ничуть не жалею. Я дал себе слово, что буду благодарен этой женщине и никогда не предам. После этого взгляд его потеплел, и он тихо добавил:
— У каждого человека есть выбор — думать своей головой или общим стадом.
Я долго не мог уснуть, вспоминая тот день, когда над площадью проносился страшный вопль бедного мужчины, которому выпала нелегкая судьба встретить на своем пути такого монстра — госпожу Керри Бонстер. Ведь именно тогда я и начал думать о формировании Голоса Народа. Именно после этого случая.
Я перевернулся на другой бок и мысли пошли кувырком. Нет, они мне врут. Они специально хотят меня запутать. Я ни в жизни не поверю, что это был разыгранный спектакль. Они не смогут задобрить меня и сделать её лучше в моих глазах. Хотя, надо признать, идея хорошая. Может подъиграть?
Ближе к утру мне приснились прекрасные ярко-голубые глаза, от которых я был не в силах отвести взгляд, и мне срочно захотелось их увидеть.
— Мои родители были лучшими учителями в нашей городской школе, — мы с Мэри уже долгое время сидели в тени дерева в саду, я рассказывал ей о себе, она, к моему сожалению, не перебивала. Я сорвал одуванчик и подарил ей. Такой легкий и глупый порыв, я представил себя со стороны и немного нахмурился — слишком уж наивно. Что со мной? Я ведь на задании.
Мэри заметила заминку и прикоснулась к моей руке.
— Я… на чем я остановился? Ах да, они хотели, чтоб я тоже пошел по их стопам. Они вкладывали в меня много сил и знаний, а потом их не стало… У меня не хватило средств самому и жить и учиться, поэтому, бросив учебу, я в возрасте семнадцати лет вынужден был продать наш небольшой особняк и вместе со старенькой тётей поселиться в бедном районе. Тяжелая физическая работа приносила неплохие деньги, но напрочь отбивала желание так жить, и я сменил профиль. И в двадцать устроился в маленькую церьковь учителем. Да, да, я был учителем, почти пять лет. Сейчас мне двадцать семь, а тебе? — она показала на пальцах двадцать шесть. А я думал она моложе.
Так проходили наши встречи — я рассказывал о себе, а она слушала и молчала. Потом жестами учила меня дрессировке собак и хвалила, похлопывая своей маленькой беленькой ручкой по моему плечу. Пришлось признаться себе самому, что я увлекся ею не на шутку. И все остальное потихоньку стало переходить на второй план.
— Я переживаю за тебя, — причитала младшая Бонстер, заявившись однажды ни свет ни заря.
— Я знаю Ханна, но прошу оставь это дело мне. У тебя помолвка.
— Я не хочу, чтоб он причинил тебе вред, — говорили они на повышенных тонах и явно, как мне казалось, обо мне.
— Ты должна довериться мне.
— Знаю я твои методы, но ты слишком мягкий человек, — тут я в душе посмеялся. — Я бы его уже давно прикончила.
— Ханна! — разозлился монстр. — Если я еще хоть раз услышу что-то подобное, то на своей помолвке тебе очень тяжело будет сидеть на своей пятой точке.
— Но у тебя же и раб есть. Прикажи ему, пусть он убьет его, — постойте-ка, так о ком же они спорили все это время?
— И думать не смей, — с этими словами что-то разбилось о стену.
— Прости. Я не хотела тебя расстраивать. Я просто не могу смотреть, как ты закрываешься одна в этом доме и работаешь круглые сутки. Ты посмотри на себя — бледная, худая, когда ты последний раз выходила на свежий воздух? Завтра уже первый день лета, давай съездим куда-нибудь.
— Нет, не могу, завтра первое число, а это значит мы ждем гостей.