- С Санькой, никак?! - дядя Коля явно оживился.
Дед ухмыльнулся.
- Никак.
- Да заходите давайте! Видишь... - предложение потонуло в приступе хриплого кашля.
Дверь жалобно застонала, когда я потянул ее на себя. В сторожке был очень спертый горячий воздух. Единственное окно было закрыто, а в чугунной печке бойко потрескивали дрова. Дядя Коля лежал на койке и громко дышал; усы его колыхались, будто рожь на ветру. На нем был неизменный коричневый "пинжачок" (так смотритель называл свой видавший виды пиджак) в рубчик, а под ним - вылинявшая тельняшка. Из-под покрывала торчали штопанные-перештопанные брюки. Старый матрас давно требовал стирки. Повсюду царил беспорядок, тумбочка у изголовья койки грязная, чайник на самом краю и вот-вот упадет, ящики задвинуты кое-как, на столе старый дисковый телефон и зачерствевшая буханка хлеба. Под столом - миска с молоком и черные следы маленьких лапок, оставленные землей.
- Здравствуй, дядь Коль, - осторожно сказал я, боясь навредить ему.
- Здорова, Санька!
Смотритель на удивление бодро сел и буквально выстрелил в мою сторону ладонью, словно гарпуном. Пожал - крепко и долго. Я вложил в рукопожатие все облегчение от того, что дядя Коля в порядке и умирать совсем не собирается. Наоборот, он выглядел обрадованным, и его настроение передалось мне.
- Как поживаешь? - выдохнул я. - Дед говорит, ты приболел?
Смотритель махнул рукой.
- Ай, все хорошо!
Дедушка хмыкнул, но промолчал.
- А горло чего? - не унимался я. - Болит?
Меня удивил охрипший голос, пришедший на смену мягкому, спокойному, чуть насмешливому тону человека, который всегда был уверен в себе и как будто чувствовал собственное превосходство над остальными. Или хранил какую-то тайну.
- Чего только не болит, - дядя Коля неуверенно улыбнулся. - Но разве это помешает рассказать тебе парочку историй?
Я почувствовал трепет в груди. Многое из рассказанного я помню по сей день.
Дедушка распахнул окно.
- Совсем с ума сошел. Разве можно держать болезнь запертой? Эдак и не вылечишься никогда, деятель!
Дядя Коля пожал плечами.
Вместе со свежим воздухом в сторожку влетели и лучи солнца - пробиться через пыльное окно им было трудно. Наверное, из-за контраста освещения лицо смотрителя показалось бледным, как будто истерлось от времени. Глубоко посаженные глаза, некогда яркие, загибающийся книзу нос, выступающие скулы, косматая голова и усы как у моржа. Именно таким я его и запомнил. Он был похож на... Осторожного хищника, который разглядывал тебя, но совершенно не собирался нападать. И тогда я увидел, как же сильно он постарел. Живые глаза потеряли остроту, будто камень, омываемый прибоем. И лицо замылилось, что ли... Будто пелена. Но не как тень на лице у дедушки, а словно карандашная надпись, не до конца стертая ластиком.
- А ты все еще в книгах живешь? - этот знающий пронзительный взгляд.
Я кивнул.