Бёрл заколебался.
— Нельзя касаться денег в Субботу, но я покажу тебе.
Присев возле кровати, он стал тащить что-то тяжелое. Появился сапог. Сверху он был набит соломой. Бёрл вынул солому, и сын увидел, что сапог полон золотых монет. Сын поднял сапог.
— Отец, да это же сокровище! — воскликнул он.
— Ну.
— Почему ж вы их не тратили?
— На что? Слава Богу, у нас все есть.
— Отчего вы не съездили куда-нибудь?
— Куда нам ездить? Наш дом здесь.
Сын все спрашивал, но Бёрл в ответ на все вопросы твердил свое: они ни в чем не нуждаются. Сад, корова, коза и куры дают им все, что нужно. Сын сказал:
— Знай воры про этот сапог, вам бы несдобровать.
— Здесь и в помине нет воров.
— Что же будет с деньгами?
— Возьми их себе.
Мало-помалу Бёрл и Бёрлиха стали привыкать к своему сыну и его американскому идишу. Теперь Бёрлиха слышала его лучше. Она даже вспомнила его голос. Сын говорил:
— Может быть, нам построить синагогу побольше?
— В синагоге хватает места, — отвечал Бёрл.
— Может быть, богадельню?
— У нас никто не спит на улице.
На следующий день, когда субботний обед был съеден, какой-то гой из Закрочима принес бумагу — это и была та самая телеграмма. Бёрл и Бёрлиха прилегли соснуть. Вскоре они стали похрапывать. Коза тоже задремала. Сын надел пальто и шляпу и вышел прогуляться. Он шагал большими шагами через рыночную площадь. Протянув руку, он дотронулся до одной из крыш. Он хотел закурить сигару, но вспомнил, что курить в Субботу запрещено. Ему хотелось с кем-нибудь поговорить, но казалось, весь Ленчин погрузился в сон. Он вошел в синагогу. Там сидел какой-то старик и читал вслух псалмы. Самуил спросил:
— Молишься?
— А что еще делать на старости лет?