— А на обратном пути не забывай подавать руку старине Панаису там, где покруче.
К счастью, ответ Миллера потерялся в неожиданно сильном порыве ветра и снега.
Порывы ветра усиливались. Резко хлестали густым снегом по склоненным лицам и выбивали слезы из прищуренных глаз. Тяжелый мокрый снег таял сразу, едва касался одежды. Они промокли насквозь, замерзли и окоченели. Липкий, вязкий снег приставал к подошвам, изматывал, наливал ноги свинцом. Они шли очень медленно, спотыкаясь и едва волоча ноги. Видимости никакой — даже собственные ноги не разглядеть. Они двигались в серо-белой бесформенной массе, вихрящейся, плывущей, порывистой, злой. Лука шел по склону наискосок, с той непоколебимой уверенностью, с которой ходят люди по дорожкам собственного сада.
Лука был проворным, как горный козел, и таким же неутомимым. Он непрерывно болтал, всем видом выражая радость человека, снова занятого делом. Неважно каким, лишь бы направленным против врага. Он рассказал Меллори о трех последних нападениях на остров, об их провале. Немцев каким-то образом предупредили заранее о налете о моря. Они ожидали и отряд специальной морской службы. А коммандос, со всем что у них было, разнесли в пух и в прах. Двум же группам парашютистов сильно не повезло, ибо из-за ряда непредвиденных оплошностей самолеты доставили их прямо в руки противника. Он рассказал и о том, как они с Панаисом едва избежали смерти, пытаясь хоть чем-нибудь помочь парашютистам. Панаиса даже схватили. Но он убил двух часовых и ушел неопознанным. Лука рассказал о расположении немецких войск, о проверочных пунктах, разбросанных по всему острову, о постах на двух единственных дорогах и, наконец, о том немногом, что было ему известно о самом форте Наварон. «Панаис мог бы рассказать больше, — пояснил он. — Панаис дважды бывал в форте. Однажды провел там целую ночь». Он знал все закоулки форта и мог рассказать о пушках, контрольных помещениях, бараках, офицерских комнатах, артиллерийском складе, тайниках, о постах охраны.
Меллори тихо присвистнул — они и не надеялись столько узнать. Им еще нужно уйти от преследования, достичь форта и проникнуть в него. Но уж если они туда попадут... Панаис-то должен знать, как туда проникнуть... Сам того не замечая, Меллори ускорил шаги, еще ниже пригнувшись к земле под яростными порывами ветра.
— Ваш друг Панаис, кажется, ничего себе, — медленно сказал он. — Расскажите о нем еще, Лука.
— Что еще рассказать? — Лука мотнул головой от порыва ветра. — Что я знаю о Панаисе? Кто о нем что знает? Ему везет как дьяволу. Он отчаянно отважен. Скорее волк пощадит стадо и голодный лев ляжет с ягненком, чем Панаис будет дышать одним воздухом с немцами. Все знают это, но никто ничего не знает о Панаисе. Я благодарен богу за то, что я не немец, пока Панаис здесь, на острове. Он бьет коварно, ночью, ножом в спину. — Лука остановился. — Руки его в крови.
Меллори невольно вздрогнул, вспомнив темную мрачную фигуру Панаиса, его невыразительное лицо, запавшие глаза. Он начинал ему нравиться.
— О нем, конечно, можно сказать и больше, — возразил Меллори. — Вы же оба с Наварона...
— Да, так и есть.
— Ведь это небольшой остров и вы прожили на нем всю жизнь...
— А вот здесь-то майор и ошибается! — Повышение Меллори в звании было собственной идеей Луки. Несмотря на протесты Кейта, он, кажется, решил придерживаться ее до конца. — Я, Лука, долгие годы был за границей, помогал Влакосу. Месье Влакос, — с гордостью пояснил Лука, — очень важное лицо.
— Знаю, — кивнул Меллори. — Консул. Я встречался с ним. Отличный человек.
— Вы его встречали? Месье Влакоса? — Ошибиться было трудно: в голосе Луки слышались удовольствие и восторг. — Это здорово. Это великолепно. Вы мне потом расскажете про это. Он великий человек. Говорил я вам про это когда-нибудь?
— Мы; говорили о Панаисе, — мягко напомнил Меллори.
— Ах да! Панаис. Я же сказал, что долгое время не был здесь. Когда вернулся, его здесь не было. Отец его умер. Мать вновь вышла замуж. Панаис уехал к отчиму и двум сводным сестрам на Крит. Его отчим то ли рыбак, то ли фермер. Его убили в бою с немцами невдалеке от Кандии, в самом начале войны. Панаис взял лодку и помогал союзникам бежать с Крита. Его поймали немцы. Подвесили за кисти рук на деревенской площади. Там, где жила его семья. Это недалеко от Кастели. Его выпороли так, что были видны ребра и позвоночник. Для острастки другим. И оставили умирать. Потом сожгли деревню. А семья Панаиса исчезла. Вы понимаете, майор?
— Понимаю, — мрачно сказал Меллори. — Но ведь Панаис...
— Должен был умереть. Но он крепкий парень. Крепче сучка старого граба. Ночью друзья обрезали веревку и спрятали его в горах. Там он был, пока не выздоровел. Потом снова объявился в Навароне, бог знает каким образом. Наверное, греб на маленькой лодке от острова к острову. Он никогда не говорит, зачем пришел обратно. Видать, ему доставляет больше удовольствия убивать немцев на своем родном острове. Не знаю, майор, могу только добавить, что еда, сон, свет, солнце, женщины, вино ничего не значат для этого человека. Меньше, чем ничего. — Лука остановился. — Он подчиняется мне, потому что я слуга Влакосов. Но и я его побаиваюсь. Убивать, убивать и еще убивать — вот смысл его жизни. — Лука замер и втянул воздух, словно ищейка, учуявшая беглеца. Нога об ногу обил снег с ботинок и уверенно двинулся наискось по склону. В правильности направления он не сомневался.
— Далеко еще, Лука?
— Двести ярдов, майор. Не больше. — Лука сдул снег с темных тяжелых усов и выругался. — Я вряд ли пожалею о том, что, наконец, добрался до места.
— Да и я тоже. — Меллори вспомнились ненадежное промозглое укрытие и мокрые камни пещеры почти с любовью.
Становилось все холоднее и холоднее. Ветер набирал скорость. Его стонущий вой разносился окрест. Приходилось сильно сгибаться, чтобы преодолевать его сопротивление. Неожиданно они остановились и глянули друг на друга. Вокруг была только снежная пустыня. Они склонили головы, вслушиваясь.