— Это верно. Нинка-Нанка у нас умная.
— Мы шли, шли, и вдруг из одной двери вышла старуха с кочергой в руке. Тереза ей сказала: «Добрый день, тетушка Кончетта». И они обнялись. И знаешь, как эта тетушка была одета?
— Нет.
— В черном платье до самых пят. А на груди цветы.
— Настоящие?
— Нет. Вроде как матерчатые. Розы желтые и красные. Если их потрогать, они будто распускаются. А под платьем у тетушки Кончетты, ну умора, белая рубашка с длинными рукавами. На голове вместо шали большой платок, сложенный вдвое, прямо как крыша на доме, только что маленькая. А сама тетушка Кончетта смахивает на старикашку, который невесть зачем напялил женское платье. Она угостила меня кофе с пирожным и без конца ласкала и обнимала.
— С чегой-то она тебя так обнимала, а, Сальваторе?
— Может, потому, что она старая.
— Дедушка Винченцо тоже старый, но он-то тебя не обнимает.
— Сам не знаю. Потом мы пошли с Феличе в другое место, и я там такое увидал, такое!..
— Ну говори же!
— С неба слетела огромная птица, а в ней сидели три человека.
— Ты что, рехнулся, Сальваторе?!
— Вот ей-ей не вру, Пассалоне! Мы зашли в красивый лес — парком называется, — и там на широченном лугу стояли высокие-высокие дома, и все из стекла.
— Из стекла? Ну и завираешь!
— Да, да, из чистого стекла. А когда в эти стекла солнце светит, они будто горят. Аж глазам больно. В этих домах живут самые что ни на есть богачи. Они понаехали издалека и зовут их по-смешному — «женеры».
— Что ж они, поважнее и посильнее дедушки Винченцо?
— Кто их знает. Они строят башни под самое небо. С три дерева вышиной. А с них глядят под землю, нет ли там какого-то метана.
— А что такое метан?
— Не знаю. Говорят, его очень трудно найти. Эти женеры куда-то возят этот метан, продают, и им платят за него большие деньги.
— Тогда они посильнее дедушки Винченцо.
— А ты как думаешь?