— Еще чем-нибудь можешь похвастаться?
— Одна моя пьеска ставилась на открытой сцене.
— И что ты получил за нее?
— Славу.
— И ты когда-то умел плавать и пробовал ездить верхом! — гневно воскликнул Джон Беллью, ставя стакан на стол с ненужной стремительностью. — Скажи, ну куда ты годишься? Тебе дали хорошее воспитание, но даже и в университете ты не играл в футбол. Ты не умеешь грести. Ты не умеешь…
— Я занимался немного боксом и фехтованием…
— Когда ты боксировал в последний раз?
— После университета — ни разу; там считали, что я прекрасно определяю расстояние и время удара, но только…
— Продолжай.
— Меня считали «беспорядочным».
— Скажи прямо: лентяем.
— Я так и думал, что это смягченное выражение.
Мой отец, сэр, а ваш дед, старый Исаак Беллью, одним ударом кулака убил человека, когда ему было шестьдесят девять лет.
— Кому? Человеку?
— Нет, не человеку, а дедушке твоему, никчемный ты бездельник! Ты в шестьдесят девять лет не сможешь убить и москита.
— Времена переменились, дядюшка. В наше время за убийство сажают в тюрьму.
— Твой отец проскакал однажды сто восемьдесят пять миль без передышки и на-смерть загнал трех лошадей.
— Живи он в наши дни, он благополучно храпел бы всю дорогу в купе спального вагона.
Дядя чуть было не задохся от гнева, но подавил его и произнес с расстановкой:
— Сколько тебе лет?
— Да как будто бы мне…
— Знаю, двадцать семь. Двадцати двух лет ты окончил колледж. Мазал, бренчал и болтался без дела пять лет. Окажи мне, по совести, куда ты годишься? В твои годы у меня была одна единственная смена белья. Я объезжал скот в Колузе. Я был крепок, как камень, и мог спать на камнях. Я питался вяленым мясом и медвежатиной. И сейчас я физически гораздо здоровее тебя. Ты весишь около ста шестидесяти пяти фунтов; я могу сбить тебя с ног и измолотить кулаками.