— Я, знаете, вошел от этого питания в норму. Но теперь, говорят, отменят это.
Но так как он верит только в хорошее, то он сказал:
— Но, кажется, первую категорию не исключают. Обед — опять распаренная пшенная каша без масла на воде, или нечто, слепленное из макарон.
3. [VIII]. Пятница.
Ужаснейшая жара. Чувствуется — она выше температуры твоего тела. Когда ходил в Уз. Гос. Издат., день казался тем бредом, который я испытывал в тифу. Купили для рыбалки удочки и сетки, из которых думаем сделать сачок. Роман читает Лежнев, но, по-видимому, боится читать, ожидая решения Москвы. У Джанибекова взял кофе. Когда я сказал, что хорошо от жары, он удивился:
— Разве помогает?
Вечером пришел Зелинский. Он действительно поправился в больнице. Просил посмотреть его комнату: он спит на полу. Два стула и чемодан. Из верхних окон льют помои.
Мишка{217} делает сеть и ему глубоко наплевать, что уже идут бои на улицах Севастополя, что немцы в ста километрах от Александрии, что на Курском направлении, как сообщает вечерняя сводка, немцы ценою огромных потерь ворвались в крупный населенный пункт, может быть, это Воронеж. Вообще незнание у нас поразительное.
Встреченный Ржешевский{218} бранил генералов. Их бранят всегда. А так ли они уж бездарны?
С утра, в 9 часов, Штраух{219} едет купаться на Комсомольское озеро, затем читает и думает о постановке пьесы Каплера{220} «Партизаны». Он старается не пить и не есть — хочет похудеть. Сегодня лицо у него огорченное.
— Что такое с вами?
— Выпил бутылку пива, не утерпел.
4. [VII]. Суббота.
Голос у диктора вздрогнул, когда он сказал о падении Севастополя. Затем унылый некролог, в котором Информбюро пытается доказать — хорошо, что оставили Севастополь. — На Курском направлении за день немцы потеряли 65 тыс. убитых и раненых и 250 танков. Но вернее, эти цифры пропагандистские, но это, прежде всего, доказывает, что там свершается что-то великое. По-видимому, немцы рвутся к Волге, и, может, даже к Саратову, дабы лишить Москву и Ленинград хлеба и нефти. Вчера со слов актерской бригады, вернувшейся с ДВ{221}, передавали, что ДВ готовится к войне с японцами. Летчики спят одетыми.
Город удручен падением Севастополя. Подобные дни дают впечатление о народе. Причины, приводимые Информбюро, не помогают. Все поверили, что отступления не будет, а теперь К. Чуковский говорит:
— Так как мы будем отрезаны от центра, — и, помолчав, добавил, — прошлый раз, когда отдавали Севастополь, произошла отмена крепостного права, дали свободу журналам, появились целые шестидесятые годы, а теперь мы забудем о нем через неделю.
Позвонили из Союза и предложили вечер: «Проспект Ильича».
А еще через час, — Лежнев, — путевку.
Да, месяц отдохнуть было бы лихо!
5-е [VII]. Воскресенье.
Пишу в первом часу. Тамара и Кома пришли с «Русских людей»{222},— высидели только две картины. Мишка собирает рюкзаки для рыбной ловли.
Пришли, наладили рыболовные снасти, и у меня начался понос! Полежали несколько часов под кустами ив, покрытых пухом, и пошли домой. Нарвали розового тамариску, шли с огромным трудом, но все же цветы не бросили. Когда вышли на дорогу и стал виден город, тучи, дымом на западе прикрывавшие солнце, чудовищно сильно покраснели. Краснота была такая, что даже пыль, поднятая возом на дороге, была красна, словно кровь, а тутовые деревья на берегу арыка похожи были на раны. Болела поясница, позвоночник, ноги одеревенели.