— У меня нет ни жены, ни детей. Да и до Ханукки далеко.
— Не беда, зато Пурим близко. Это тоже веселый праздник. Вот тогда и поиграть можно, греха не будет. А пока пусть полежит в укромном месте, — Хосе Мартинес, опустив свинцовый шестигранник в шкатулку, подал ее гостю.
— Благодарю вас, — сказал Эли. — Продайте мне еще оружие, которое можно было бы легко спрятать. Вот этот кинжал.
Продавец завернул кинжал в кусок черного сукна, подал гостю, но денег не взял. Он проводил Эли до самых дверей и низко поклонился.
— Мир тебе, брат мой, — попрощался Эли.
Возле входа в лавочку мальчишки обступили Лайл. Видаль, сын главы альджамы Шломо Абу Дархама, сидел в седле, сильно натянув поводья. Остальные пытались развязать переметные сумки, а один пробовал вытащить ногу Видаля из коротких кавалерийских стремян.
— Эй, вы! — крикнул Эли, рассердившись.
Видаль соскочил на землю и смело посмотрел Эли в глаза. Остальные разбежались и, держась на расстоянии, наблюдали, что будет дальше.
— В следующий раз будь осторожней, — сказал Эли. — Лошадь нервная, может понести.
Видаль молчал.
— Это тебе, — сказал Эли и протянул кинжал, завернутый в черное сукно.
Мальчик открыл рот, не в силах сказать ни слова. Он стоял, даже не протянув руки.
— Возьми, Видаль, это тебе.
Мальчик схватил кинжал. Глаза его заблестели. Он быстро спрятал подарок под полу бархатного кафтанчика.
— Я бы мог подарить тебе игрушку, — Эли хлопнул мальчика по плечу, — но ты уже вырос…
Видаль, не сказав ни слова, бросился к товарищам.
В самом конце площади Давида Кимхи Эли увидел плоский купол синагоги, едва возвышающийся над крышами соседних домов. Синагога выглядела скромно. На фронтоне полукругом шла надпись: «Хочу прожить в Доме Бога все дни своей жизни». Окна предохраняла массивная решетка. Одно, на самом верху, было круглым, заключенным в каменный треугольник, и два квадратных — ниже, под козырьком из гонта.
Лошадь почуяла воду и потянулась в сторону колодца.
Колодец занимал немалую часть площадки. Две девушки, вращая ворот, вытащили полное ведро воды и вылили в бочку, стоявшую на возу.
Третья девушка, стройная и легкая, держала кожаный мешок перед мордой запряженного в двухколесную арбу мула.
— Напои моего коня, прекрасная Суламифь, — обратился к ней Эли.
Девушка подняла большие серые глаза.