Зная, что Ханкин внимательно их слушает, он подтолкнул мальчика.
— Убери уже с лодки тростниковую циновку, сынок.
Мальчик не двигался с места, сложив руки на груди.
— Я хочу немного похлёбки. Когда голоден — я не работник.
Нони пронзила его взглядом.
— Ты слышал, что сказал отец? — спросила она, упреждающе вскинув руку. На мгновение казалось, что он решится и ей надерзить, но Ханкин, надувшись, отвернулся и зашагал по тропинке от дома.
— И что это на него нашло? — удивилась она. — Что ни скажет — всё поперёк, готов доказывать, что луна — это солнце.
— Мы оба знаем, что, — сердито отозвался Гюнтер. — Он видел, как его отец спасовал перед мужчинами короля, согласившись им заплатить, словно перепуганная старуха, отдающая разбойникам кошелёк. Какой я после этого мужчина в его глазах?
— Здравомыслящий, думающий о благе и безопасности своей семьи, — ответила Нони. — К тому же они были вооружены, что ты мог сделать, не подставив всех нас под удар?
«Что толку лишний раз мусолить эту тему?» — решил Гюнтер. Они уже сотни раз к этому возвращались, и Нони твёрдо стояла на своём: он принял единственно правильное решение. Но в сказанных словах правды не больше, чем в опавшей листве. Истину стоит искать не в словах, а в глазах человека. До гробовой доски он будет помнить молчаливый упрёк в глазах жены и сына в тот вечер.
Гюнтер направился вдоль берега к лодке. Нони, сделав несколько шагов, остановилась, молча провожая его взглядом. Её кулаки сжались, она словно пыталась подобрать нужные слова, чтобы перебросить мост через пропасть, стремительно разверзающуюся между ними.
Ханкин сбросил с плоскодонки укрывающие её циновки и уже расположился внутри, уронив голову на руки, так что выпирали его худенькие плечи. Гюнтер проигнорировал его и ослабил швартовочный трос. Лишь когда он ступил в лодку, Нони прикрыла глаза ладонью, избегая встретиться с ним взглядом. Они оба знали — плохая примета, когда женщина смотрит вслед отплывающему мужу, даже на реке. Это выдавало её беспокойство, она была готова бежать за ним, насколько хватит сил.
Гюнтер оттолкнулся, мастерски направив плоскодонку вверх по течению. Он согнулся в угловатом поклоне, отталкиваясь деревянным шестом от речного дна и чувствуя, как плоский железный наконечник погружается в ил. Переместившись на корму, Гюнтер толкал плоскодонку вперёд. Несмотря на деревянную ногу, Гюнтер держался в качающейся на волнах плоскодонке не хуже, чем иные на ровной суше.
Ханкин, несмотря на юный возраст, был почти так же искусен, как и его отец, но ему явно недоставало силёнок, чтобы заставить лодку двигаться с такой скоростью. Гюнтер посмотрел вниз. Его сын всё ещё сидел на корточках, не торопясь приниматься за другой шест. У Гюнтера руки чесались хорошенько ему всыпать для поднятия настроения, но он не решился.
Всего несколько недель назад он был для этого мальчишки героем, сильным как бык, таким же, как все остальные на реке. Но буквально за час он превратился в жалкого труса. Гюнтер знал, что Ханкин презирает его не за допущенные промахи, а за обманутую веру в то, что его отец — настоящий мужчина.
— Поешь из того, что собрала мать.
Ханкин поднял голову.
— Тогда ничего не останется на обед, а к тому времени я снова проголодаюсь.
— Можешь съесть мою долю.
— Не хочу!
— Ну, как хочешь. — Гюнтер пытался не обращать внимания на тон мальчишки. — Но если собираешься перекусить, то давай побыстрее. Мне вскоре понадобится твоя помощь, мы подплываем к излучине.
Немного помедлив, Ханкин развязал узелок. Он оторвал несколько кусочков от ломтя хлеба и поспешно затолкал их в рот, завязал остатки в мешковину и, не глядя на отца, занял место на корме, погрузив свой шест в воду.