— А из чего сделан человек?
— Из любви, Изочка. Из любви, а еще из земной крови и плоти.
Как бы ни было трудно, Мария с каждой получки стала откладывать деньги, сколько могла — после всех затрат на продукты, дрова для печки-голландки и самое необходимое, в жестяную коробочку из-под чая, и прятала ее далеко под матрац. В коробочке лежали еще серебряные серьги, низка черного бисера с зеркальным блеском — подарок Хаима, который ей удалось сохранить, и облигации государственного займа. Облигации обязательно следовало брать раз в год, хотя на одну уходила зарплата за целый месяц.
— Мам, а почему ты кровавые бусики не надеваешь?
— Как ты их некрасиво называешь! Не кровавые, а из камня кровавика.
— Бусики похожи на беличьи глазки… А зачем деньги копишь? — допытывалась Изочка.
— Вот будет позволено — и уедем в Литву, — отвечала Мария.
— Мне и здесь хорошо.
— Здесь не хорошо. Ты вообще не представляешь себе, как может быть хорошо…
Мария теперь чаще вспоминала Хаима. Как подвернула ногу в парке, а он помог добраться до дома. Так они познакомились и сразу влюбились друг в друга.
— Без памяти? — затаив дыхание, спросила Изочка.
— С первого взгляда, — призналась Мария, и глаза ее стали влажными и молодыми.
Мария вспоминала о своей матери, о родственниках и друзьях отца, часть из которых уничтожили фашисты, а часть сгинула в лагерях и гетто по обе стороны войны.
— Когда мы жили в Литве, я хотела иметь много детей. Я мечтала о спокойной, обеспеченной жизни, о гуманном мире…
— А потом?
— Потом нас выслали сюда. Началась война, мы с папой рыбачили в море. А когда переехали на «кирпичку», я родила тебя.
— Что такое «гуманный мир»?
— Добрый.
— А сейчас он недобрый?
— Нет…
— Почему?
— Потому… Ну, потому что люди в нем разные, и много недобрых.